Станционный хранитель - [36]

Затем она разбегается — всего тремя или четырьмя огромными скачками — подпрыгивае и цепляется за край одеревеневшей лианы, который я, признаться, только заметил. А потом также легко и изящно, одним слитным движением, втягивает себя наверх.

Еще секунда — и ее голова с плечами и призывно протянутой рукой возникает в узком проеме.

— Капитан, — говорит Миа, — Белкин тут, на вид в порядке. Если хотите, я просто его возьму и спущусь, омикра не будут возражать.

На миг испытываю изрядный соблазн поддаться на уговоры: очень не хочется выглядеть беспомощным студнем, когда она в самом деле попытается подтянуть меня наверх. Но нет. Если я прав, то задуманное без помощи омикра не осуществить. А раз так, то мне придется рано или поздно обратиться к ним за помощью. Так чего откладывать?

К тому же, если я действительно нравлюсь Миа, то причина в чем угодно, только не в моей физической силе.

— Нет, — говорю я. — Мне нужно с ними поговорить.

Разбегаюсь и подпрыгиваю. К счастью, хотя бы первый этап мне удается, и я вцепляюсь в протянутую руку Миа.

Тут же у меня в голове мелькают две взаимоисключающие мысли. Первая: «Что я наделал, я же тяжелее, мы же сейчас оба упадем!» И вторая: «Подтянись даже ценой жизни!»

Обе оказываются абсолютно излишними. Потому что Миа и не думает падать, ее рука по ощущению такая твердая и надежная, как, может быть, только руки родителей в том самом раннем детстве, когда можно повиснуть на них и задрать ноги. Во-вторых, она быстро втягивает меня в люк, и я падаю на упругое переплетение одеревеневших лоз.

— Ф-фу, — говорит Миа, падая рядом. — Надо же, получилось! А я ведь давно не работала с тяжелым весом. Вы, капитан, легче, чем выглядите.

Даже не знаю, комплимент ли это для мужчины, если он не отличается чрезмерной полнотой… а я, мягко говоря, не отличаюсь.

— Спасибо, — все же говорю я.

— За что? — удивляется Миа.

«Она не человеческая женщина, — снова напоминаю я себе. — Она инопланетянка, которая выглядит, словно кинозвезда, которая никогда не делала себе пластику, но все равно — инопланетянка».

Мне снова приходит в голову, что физическая близость с женщиной, способной вздернуть тебя одной рукой — это тот еще вызов. И нужно быть отчаянным храбрецом или просто чокнутым, чтобы…

Но я же принял работу над этой станцией.

Тут я слышу мяуканье и наконец оглядываюсь.

Вот же он, Белкин — лежит, развалясь, чуть дальше от дыры, ошейник на месте, сбруя от шлейки на месте. И щупальце переводчика за ухом тоже на месте. Сверху на Белкине сидит… ну да, белка. То есть омикра. И массирует ему складки кожи на загривке маленькими передними лапками… то есть ручками.

Другая белка — опять же, омикра — свернулась клубком у Белкина между лапками.

Увидев, что привлек мое внимание, кот снова мяукает, потом неспеша начинает подниматься, давая возможность омикра соскочить.

Мне становится стыдно: сначала места себе не находил, но разговор с Миа (а больше того размышления о моих с ней шансах) совершенно меня отвлекли. Разве к друзьям так относятся?

— Вот ты где, красавец, — бормочу я, когда кот подходит ко мне и подставляет голову для поглаживания.

Пара омикра сидит там, где Белкин их оставит и смотрит на меня глазами-бусинами.

— Вижу, вы поладили. А теперь поладить с гостеприимными хозяевами предстоит мне.

Кот, разумеется, только мурлычет. Омикра тоже молчат.

Миа мне уже рассказала, как достигаются договоренности с омикра. Еще одна причина, по которой возникают сомнения в их разумности, состоит в том, что они никогда не пользуются ни одним из наречий других рас. Единственный способ получить от них что-то — изложить свою просьбу и предложить какой-то предмет (чаще всего, еду), либо в уплату, либо просто как символ, если просьба сама по себе предполагает взаимную выгоду (например, вы охраняете мой корабль от паразитов, а взамен можете съесть пять процентов от лежащих на камбузе продуктов).

Если омикра примут подношение, то выполнят и просьбу. Если по какой-то причине не собираются выполнять — то подношение останется лежать где лежало.

При этом можно формулировать просьбу сколь угодно сложно и на любом языке, хотя есть мнение, что некоторые запросы остались неотвеченными как раз потому, что контактеры использовали чересчур сложный вокабуляр.

Когда я заметил, что так когда-то наши предки общались с богами, Миа серьезно кивнула и добавила, что хотя никто из разумных рас всерьез не обожествляет омикра, некоторые сарги видят в них персонификацию своих стихийных божеств.

Вот сейчас я набираю воздуха в грудь и начинаю говорить:

— Уважаемые омикра, большое спасибо, что позаботились о моем неразумном друге. У меня есть для вас предложение, которое было бы небезвыгодно для нас обоих.

Двое омикра не меняют позы и продолжают на меня смотреть.

— Вы знаете, для чего была создана станция, — продолжаю я. — Ее цель — обеспечить выживаемость разумных видов нашего уголка Галактики. Однако пока станция слишком далека от этой цели. И это неприемлемо. Ведь мы не знаем, когда случится следующая катастрофа, которая может стоить жизни любой планете… или нескольким из них.

Я думаю, что омикра как расу может и не волновать ситуация на какой-то одной планете — они расселились повсеместно. Возможно даже, если у них по-настоящему ульевой разум, им по большому счету плевать на гибель части своих сородичей… ну, как нам было бы плевать на сожженные волосы. Однако потеря нескольких колоний не может пройти бесследно в любом случае. А если у омикра все же есть индивидуальность, то перспектива попасть под удар должна пугать их и сама по себе.