Стамбульский реванш - [55]

Виктория всматривалась в его лицо, искаженное мукой, настороженное; в глаза, горящие лихорадочным огнем, – найти ее, свою Лолиту, вернуть во что бы то ни стало, потому что иначе смерть; в его заломленные в отчаянии руки; в кривящиеся губы; в выступающую из распахнутого ворота рубашки шею, на которой билась синяя жилка… Несчастный психопат, запятнанный злой гений, каждое чувство которого, каждый всплеск страсти оборачивается уродливым наваждением, калечащим и его самого и тех, на кого оно направлено. Осознающий всю глубину своего преступления, но в то же время понимающий, что, повторись все, он совершил бы его снова.

– Мелодия, которую я слышал, составлялась из звуков играющих детей, – говорил он, глядя поверх голов зрителей и потерянно улыбаясь, словно где-то там, в черноте зала, различал одному ему видимый теплый отсвет тех дней, когда ничего еще не свершилось, когда его возлюбленная Лолита оставалась беспечной дерзкой девчонкой, до которой еще не дотянулись его руки. – И тогда-то мне стало ясно, что пронзительно-безнадежный ужас состоит не в том, что Лолиты нет рядом со мной, а в том, что голоса ее нет в этом хоре.

Да, Альтан был прекрасен в этой роли. Но в то же время приходилось признать, что прекрасным был в этой постановке только он. Слабая режиссура привела к тому, что остальные актеры не знали, что им делать на сцене. От их метания создавалось ощущение хаотичности, нестройности происходящего. Странные абстрактные декорации, которые, вероятно, по задумке, должны были иллюстрировать душевный разлад героя и обреченность его любви, на деле лишь отвлекали глаз и создавали неудобное для движения пространство. Ко всему прочему и актриса, игравшая Лолиту, была пышной женщиной лет тридцати, все сходство с угловатым подростком которой ограничивалось низким ростом. На всем этом убогом фоне игра Альтана сверкала, как единственный бриллиант, по ошибке брошенный в шкатулку, полную стекляшек.

«Что ж, тем лучше», – решила Виктория, как бы горько ей ни было осознавать, что искусство Альтана не получило достойного обрамления. Для ее целей подобный поворот событий подходил даже больше.

Свет над сценой стал гаснуть, на мгновение выхватив ярким белым пятном измученное лицо Альтана. Заиграла печальная лирическая мелодия. А затем зал загрохотал аплодисментами. Виктория, договорившаяся с Мустафой, что они уйдут сразу же, как окончится спектакль, все же, не выдержав, задержалась на секунду в ложе и взглянула на принимающего поздравления Альтана. Запомнить его вот таким – счастливым, устало утирающим испарину на лбу, широко улыбающимся, благодарно кланяющимся ревущим зрителям. Ей показалось даже, что он почувствовал на себе ее взгляд, вздрогнул и пробежал глазами по рядам зрительного зала, на секунду задержавшись на стоявшей в глубине ложи женщине в черном. Но тут подступили с вопросами журналисты, и он отвел взгляд.

Ася, разумеется, тоже хотела пойти на премьеру. Но, поразмыслив, они рассудили, что, если Мустафа появится в центре Стамбула сразу с двумя женщинами в никабах, это вызовет никому не нужные разговоры. И потому Ася ждала Викторию у театра в машине, смотря прямую трансляцию спектакля с экрана планшета.

– Слушай, ну теперь я понимаю, чего тебя в свое время так переклинило на этом актере, – объявила она Виктории, когда та, выйдя из театра, опустилась рядом с ней на сиденье автомобиля. – Хорош, дивно хорош, гад. И красив, и талантлив. Что он на сцене творил, не передать.

– А как тебе сам спектакль? – спросила Виктория.

И Ася скорчила уморительную гримаску:

– Искусство по-прежнему в большом долгу. Твой Альтан один и вытащил на себе всю постановку.

– Тем хуже для него, – пробормотала Виктория. А затем снова обратилась к Асе: – Помнится, ты когда-то рассказывала, что неплохо умеешь рисовать. Даже окончила в детстве художественную школу. Было такое?

– Было, – кивнула Ася. – А в чем дело? Полагаешь, нам нужно организовать мою персональную выставку?

– Это позже, – усмехнулась Виктория. – А пока мне нужно, чтобы ты нарисовала для меня одну картинку. Смешную. Сможешь?

– Постараюсь, – пожала плечами Ася. – Только опиши мне сюжет.

– О, не волнуйся, – заверила Виктория. – Сюжет будет отменный.

Автомобиль выехал из Стамбула и погнал по загородному шоссе. За окнами тянулась густая непроглядная ночь. Голова Виктории сонно клонилась на грудь, глаза слипались. И она дернула плечами, приказывая себе взбодриться. Ей еще многое предстояло сделать этой ночью.

«Кому в голову пришла идея поставить этот спектакль, развращающий нашу молодежь и внушающий ей чуждые нам ценности? Кто дал разрешение на постановку? Кому выгодно, чтобы юноши и девушки Турции видели на театральных подмостках мерзость и преступление?» Статья кишела вопросительными знаками. Они, как рыболовные крючки, должны были зацепить охочего до скандалов интернет-пользователя, заставить его сделать репост и обсудить случившееся в комментариях.

«Кроме того, хочется заметить, что спектакль поставлен из рук вон плохо. Такое ощущение, что декорации художник-постановщик купил за бесценок на Центральном рынке. Режиссура беспомощная, актерам нечего играть. В результате они просто мечутся по сцене, завывают и таращат глаза, как будто их скрутила кишечная колика. Исполнительница роли Лолиты, может, и желает видеть себя юной девочкой, однако из зала эта дородная, уставшая от жизни женщина производит впечатление, прямо скажем, устрашающее.