Стальная эскадрилья - [7]

Забегая вперед, скажу: Дима сдержал слово. В том же 1936 году он поступил в аэроклуб, а в 1938-м — на несколько месяцев раньше меня — окончил ускоренный курс Борисоглебской школы летчиков и в звании младшего лейтенанта убыл в строевую часть.

Я же в числе 28 отобранных комсомольцев был направлен учиться в Оренбург. К месту назначения мы выехали 8 августа 1936 года.

Занятия проходили в довольно сложной обстановке и не всегда гладко. Молодежь, собранная в БТК (батальон теоретического курса), в большинстве своем не имела ни жизненного опыта, ни необходимой физической подготовки. От воспитателей требовалось не только высокое педагогическое мастерство, но и выдержка, терпение. А такими качествами тогда обладали далеко не все командиры.

Курсантам нашей роты, прямо скажу, повезло. Капитан Иванов, по-юношески стройный и подтянутый, первым делом проверил нашу строевую выучку. Кажется, результаты его удовлетворили. Но вот на гимнастических снарядах большинство курсантов работало из ряда вон плохо. И нам стало стыдно, когда наш сорокалетний командир подошел к перекладине и с артистической легкостью выполнил несколько сложных упражнений. А он никого не стал распекать, просто сказал: «Будем заниматься по вечерам». Все, даже те, кто не попал в слабую группу, охотно согласились. Нас немного удивило, но и безмерно обрадовало, что ротный согласился пожертвовать ради нас почти всем своим свободным временем.

В середине февраля 1937 года рота наша была преобразована в авиационный учебный отряд. Мы распростились с капитаном Ивановым, которого успели крепко полюбить за справедливую строгость и внимание к людям. Командиром отряда был назначен старший лейтенант Штовба, с которым мм встречались редко, ибо все летные заботы лежали на инструкторе и командире звена.

Командир звена старший лейтенант, а позже капитан, Водовозов был человеком с несколько неуравновешенным характером. Но он вложил огромный труд в обучение нас летному делу. Инструктор — старший лейтенант Бородкин наоборот отличался спокойствием и выдержкой. Эти качества сочетались в нем с методическим мастерством. Если командир звена за малейшую оплошность в полете «разносил» курсанта, хотя и беззлобно, то инструктор на редкость терпеливо объяснял каждую ошибку. Мне и сейчас кажется, что не многие из нас, уже опытных летчиков, могли бы с таким тактом и терпением обучать молодежь летному делу.

Более высокое руководство представляли командир эскадрильи майор Погрешаев и комиссар старший политрук Ковба. Они занимали такую ступень служебной лестницы, которая в понимании курсантов находилась где-то в заоблачных далях. Командование эскадрильи, разумеется, делало свое дело учило командиров отрядов и звеньев. Но, поскольку речь зашла о структуре и людях, ее олицетворяющих, добавлю еще, что курсантские эскадрильи были сведены в 1-ю бригаду летчиков (2-я бригада готовила штурманов). Командиром нашей бригады был тогда майор В. Станичев, в дальнейшем видный военачальник ВВС.

А теперь вернемся, так сказать, к основанию пирамиды. Меня назначили старшиной первой летной группы, иначе говоря — командиром отделения. В нашу группу входили и другие курсантские начальники: В. Графов- старшина звена на правах помощника командира взвода, И. Карлашов — старшина отряда на правах старшины роты. В соответствии с этими должностями мы и носили знаки различия младшего командного состава.

Почти каждый вечер нас навещали или инструктор, или командир звена. После утомительных занятий в классах мы с нетерпением ожидали их прихода, ибо из бесед всегда узнавали что-то новое о своей будущей крылатой профессии.

В выходные дни у нас проводились разнообразные спортивные состязания, чаще всего лыжные вылазки в Зауральную рощу. Но курсанты с нетерпением ждали весны. С се приходом должна была начаться настоящая летная работа.

И это время наступило. В середине марта, когда солнце растопило потемневший снег, нам объявили, что в ближайшие дни слетаем с инструкторами в качестве пассажиров, для «общего ознакомления». Вот оно — долгожданное приобщение к таинству покорения воздушной стихии! В коридорах, в столовой, в умывальне только и слышались разговоры о предстоящих полетах.

Шли дни. Наконец прекрасным солнечным утром нас посадили на автомашины и повезли на 20-й разъезд. Часов в девять утра приехали на аэродром. Здесь прежде всего бросился в глаза четкий порядок во всем. Особенно эффектно выглядели сверкающие лаком на солнце самолеты У-2, выстроившиеся в два ряда на стоянке. Мы пока только наблюдали за тем, как инструкторы принимали машины от механиков, давали им какие-то указания, прогревали моторы. Тем временем нас распределили по самолетам и еще раз объяснили, что главная цель полетов — выявить, как курсант будет вести себя в воздухе при выполнении тех или иных эволюции.

Мне была оказана честь лететь с Бородкиным первым. При запуске мотора и выруливании чувствовал себя нормально и сидел спокойно, но когда был дан полный газ и машина, слегка подпрыгивая, побежала по аэродрому, когда воздух засвистел в подозрительно вибрирующих и пугающе тонких расчалках, я невольно вцепился руками в борта кабины. Но вот толчки прекратились, земля стала плавно проваливаться вниз. Посмотрел на прибор скорости: 100 километров в час. Вот это да! Просто дух захватило. Такие скорости не снятся ни пешеходам, ни конникам, ни автомобилистам. Стало немного не по себе.