Стальная эскадрилья - [39]

Моя группа направилась на юг, в села, расположенные вдоль реки Межи. Дороги здесь были одна хуже другой.

Гати на заболоченных участках пришли в полную негодность. Ни один транспорт, кроме гужевого, по ним проехать не мог. С юга этот район надежно прикрывала не замерзающая даже в самые лютые морозы трясина. Одним словом, выявились идеальные условия для базирования партизан.

Правда, в некоторых селах фашисты уже побывали. Они грабили, бесчинствовали, издевались над мирными жителями, по гарнизонов не оставляли — предпочитали отсиживаться в городах.

В селах, куда мы заходили, было спокойно. Крестьяне встречали лас радушно, задавали много вопросов, и прежде всего: Выстоит ли Москва? Когда начнем гнать врага с родной земли? Как жить, что делать под пятой оккупантов?

Повсюду нам обещали помощь и поддержку. В деревне Жеребцово назначенный немцами староста — один из бывших председателей колхоза — предложил снабжать нас продуктами, особенно картофелем, как он выразился, «в счет невыполненных государственных поставок за 1941 год». В соседней деревне мельник заверил, что будет регулярно поставлять нам крупу и муку.

Под вечер 6 ноября группы возвратились на базу, и мы обсудили собранные сведения. Выяснилось, что на всех крупных железнодорожных станциях расположены немецкие гарнизоны, а сама дорога охраняется парными патрулями. Вдоль полотна на удалении около пятисот метров гитлеровцы вырубают леса и кустарники. Значит, чувствуют себя на оккупированной территории неуверенно, боятся партизанских ударов.

В 18 часов радио донесло позывные Москвы. Диктор объявил, что будет передано важное сообщение. Пришлось прервать совещание. Мы насторожились, притихли. Большинство из нас рассчитывало услышать обращение ЦК ВКП(б) и правительства к армии и народу по случаю годовщины Октября. И вот: «Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Передаем торжественное заседание городского комитета партии и Московского Совета с представителями трудящихся города Москвы и доблестной Красной Армии, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции…»

Признаюсь, у меня даже дух захватило. В такой тяжелый для Родины и ее столицы час — торжественное заседание, совсем как в мирные годы, будто бы не было войны или враг находился отсюда в сотнях километров. Но пет. В голосе, в словах докладчика — И. В. Сталина звучат тревога и озабоченность положением дел на фронте, горечь по поводу тяжелых утрат, временно оставленных нашими войсками городов и сел. И в то же время в речи Верховного Главнокомандующего не было и тени пессимизма, обреченности, в ней звучала твердая уверенность в скором переломе хода войны в нашу пользу, в разгроме немецко-фашистских полчищ. Сталин призывал советский народ, воинов Красной Армии, партизан мобилизовать все силы для победы над злейшим врагом человечества — германским фашизмом.

С чувством особой гордости слушал я слова докладчика о том, что советская авиация по качеству превосходит немецкую, а наши летчики покрыли себя славой бесстрашных бойцов. Сразу вспомнил: ведь я тоже летчик, меня готовили воевать в воздухе, поражать врага мощным оружием там, где он того не ждет, бить по самым уязвимым местам. А ведь вот как получилось: оказался здесь, в глухомани, когда боевые друзья воюют в воздухе, и, видимо, неплохо воюют, если Верховный дает им такую оценку. Когда же мои руки опять сожмут штурвал, когда же я снова обрушу на ненавистного врага бомбовый груз?!

Посмотрел на Копейкина. В глазах у него тоже затаилась грусть. Видно, думает о том же и на меня мельком поглядывает. Словно спрашивает: полетим ли еще? Промолчал я, но подумал: «Обязательно полетим. Пробьемся к своим во что бы то ни стало».

Торжественное заседание закончилось, а мы еще долго не могли успокоиться. Все были возбуждены, каждому хотелось высказаться, и, видимо, об одном и том же: раз в осажденной Москве проводится такое мероприятие, раз не оставили ее партийные, государственные и военные руководители, значит, столица наша стоит прочно и будет стоять. Враг непременно обломает о нее зубы!

Наконец вернулись к обсуждению своих будничных задач. За наметкой планов предстоящих действий незаметно прошла ночь, забрезжил поздний осенний рассвет.

Только тогда легли спать, оставив у радиоприемника дежурного для записывания сводок Совинформбюро и других важных сообщений из Москвы.

Едва успели задремать, как дежурный поднял нас с жестких нар.

— Парад! — кричал он. — На Красной площади парад!

Мы, кто в чем был, ринулись к приемнику. Говорила Москва. Верховный Главнокомандующий выступал с трибуны Мавзолея В. И. Ленина. В это трудно было сразу поверить, но еще труднее передать чувства, охватившие нас воинов небольшого отряда, волею обстоятельств оказавшихся во вражеском тылу. Как ждали мы известий о том, что захватчики наконец остановлены, отброшены, разгромлены. Но… шли день за днем, неделя за неделей, а они все еще продвигались на восток. Вот уже враг подошел к Москве. И, конечно же, он предпримет все возможное, чтобы овладеть нашей столицей. Какой же надо было обладать верой в несокрушимость подмосковных рубежей, чтобы буквально под носом у врага проводить традиционный военный парад на Красной площади!