Сталинский террор в Сибири, 1928-1941 - [19]

«Мы работаем по хлебозаготовкам, даем твердые задания нереальные, делаем изъятие хлеба и даже страшно становится от того, что берем хлеб весь до зерна у труженика-крестьянина, но как иначе выходить из положения — не знаем»^{86}.

Отнимая последние запасы у крестьян, власти одновременно подавляли всякие попытки к сопротивлению. К концу заготовительного сезона только в Западно-Сибирском крае за отказ сеять, за укрывательство хлеба и служебную халатность было осуждено не менее 9000 человек^{87}. К этому списку следует прибавить еще тысячи крестьян, исчезнувших в результате операций ОГПУ по ликвидации «контрреволюционных кулацких гнезд». О масштабах таких операций свидетельствует хотя бы тот факт, что в районах Алтая в сезон 1931–1932 годов оперсектор ОГПУ во главе с И.Жабревым изъял 165 «организаций и группировок» численностью 2529 человек^{88}.

В октябре, в самый разгар кампании хлебозаготовок опять началось массовое принудительное обобществление и изъятие скота у крестьян. Эти акции продолжались до конца 1931 года, хотя официально именовались «месячником животноводства». Деревню вновь охватила паника. В то время, когда уполномоченные тащили из крестьянских дворов кур, коров и овец, сами хозяева старались успеть уничтожить как можно больше. Но партия была изобретательнее. Для выполнения заданий Политбюро Запсибкрайком потребовал покрыть дефицит в плане скотозаготовок за счет последних крестьянских коров. Председатель крайисполкома Грядинский лично отдавал приказание районам отнимать скот у крестьян-однокоровников и малосемейных в случае невыполнения плана^{89}. В итоге — в одних лишь южных районах Сибири власти забрали последнюю корову у 60–70 % крестьян-единоличников.

«Вернее, не взяли только у красноармейских семей и красных партизан и у отдельных вдов и инвалидов, — уточняет один партийный контролер, — что касается колхозников, взято последних коров более 1000 голов из 900 колхозных хозяйств», — сообщает он о районной кампании^{90}.

Последствия всех этих изъятий оказались трагическими. С первых месяцев 1932 года основные сельскохозяйственные районы Сибири охватил голод. Собранный урожай готовился к отправке по разнарядкам Москвы, а крестьянские дети сидели без куска хлеба.

Весной положение стало критическим: появились многочисленные случаи голодных смертей и отравлений суррогатами. Крестьяне большими группами выходили из колхозов и бежали в города.

Секретарь Бийского райкома В.Остроумова жаловалась крайкому:

«В районе с каждым днем атмосфера становится все сгущеннее. Весь день идут ходоки, делегации, секретари ячеек, учителя с одним криком: «Хлеба!». Напор приходится выдерживать невероятный, причем тем труднее, что начинаются колебания в активе, заявления членов бюро, что «даже в 21 году так не голодали».(…)

Больше всего боюсь, чтобы не разбили амбары»^{91}.

Сообщения прокурорских работников с мест отражают лишь часть того положения, которое переживали сельские жители:

«В селах Ярки, Корнилово и Верхне-Телеутское Каменского района есть семьи, которые совершенно голодают, питаются исключительно лебедой и корнями от кочек, который толкут в ступе.

Нуждающиеся в хлебе продают последнее имущество на базаре в г. Камне и покупают лебеду, которая стоит 15 рублей мешок, или отруби, стоящие 40 рублей мешок. Муки на базаре нет. По словам прокурора особенно нуждается в помощи с. Долганка, где много семейств уже продолжительное время питается исключительно лебедой и разной падалью. Остро стоит вопрос и в самом г. Камне, где тарифицированное население получает пайки в 200–300 грамм. Некоторые учреждения совершенно сняты с довольствия…

На почве таких затруднений в городе развились нищенство и кражи…участились случаи подброса детей в разные учреждения — госбанк, контору ЦРК, горамбулаторию. За один день 14 марта таких случаев было 5.

По сообщению омского прокурора из 12 обследованных им колхозов в 10 нет продфонда…

В Быстро-Истокском районе, в селах Соловьиха и Нижняя Покровка зарегистрированы случаи, когда колхозники едят павших лошадей и свиней…

Прокурор Алексеевского района сообщает о систематическом бегстве населения из сел в города. Например, из пос. Савского за одну ночь выехало в город 60 хозяйств…»^{92}.

Голод в Сибири не имел таких ужасающих размеров как на Украине и Кубани, но недоедали все, за исключением номенклатуры, снабжавшейся закрытыми распределителями. Особенно бедствовали крестьяне. Пропитание стало для них предметом ежедневных мучительных забот. Голод был главным их угнетателем. Сводки, поступавшие из районов Алтая, Омска и кулундинских степей, информировали о появлении массового нищенства детей и стариков, о развившемся воровстве, грабежах и случаях самоубийств на почве голода. Число этих сообщений особенно возросло в связи с появлением в южных регионах Сибири десятков тысяч голодных и оборванных казахов, бежавших из районов традиционного кочевья в результате безумного эксперимента по насаждению оседлости. Лишенные каких-либо источников существования, гонимые голодом, взрослые и дети-беспризорники из Казахстана представляли трагическое зрелище. Как тени, бродили они по селам и городам, выпрашивая подаяние или воруя продукты, когда ничего другого уже не оставалось. Свидетели событий тех лет сообщали, что «мертвых казаков собирают по дорогам и кладут точно дрова кучей»