Сталинским курсом - [22]
Глава XV
Проверка
Уже пятые сутки мы были в пути. Поезд стоял на станции Пенза. Ночь. Все спят. Тишина. Сквозь чуткий сон настороженное ухо улавливает отдаленный стук шагов, усиливающийся по мере приближения к нашему вагону. Беспорядочный топот ног обрывается у самых дверей. Лязгает железный засов, дверь со скрипом скользит по рейкам, и в вагон с гиканьем, криками и матерщиной врывается ватага охранников с винтовками в руках и фонарями. Банда ринулась внутрь с такой стремительностью и натиском, словно решила взять штурмом грозную крепость, защищаемую вооруженным до зубов противником.
Впереди атакующих шел пьяный сержант, от него несло водочным перегаром. В руках у него был какой-то лист бумаги, как оказалось — список фамилий заключенных по нашему вагону. Обведя всех мутными глазами, он гаркнул во всю глотку:
— А ну, давай все на одну сторону!
Ошарашенные внезапным налетом этой шайки, не сразу сообразившие, что от них требуется, заключенные не двигались с места. Лицо сержанта налилось кровью, а скрюченные пальцы, казалось, вот-вот вцепятся в горло первой попавшейся жертвы.
— Вы что, б…? Здеваетесь с меня? Забыли, кто вы есть? А ну, быстро мне встать!
Не успели мы опомниться, как он схватил за ноги ближайшего к нему парня, с силой стащил его на пол и резким пинком под ребро заставил парня вскочить и перейти на другую сторону вагона.
Вдохновленные личным примером начальника, бандиты набросились на остальных и, орудуя прикладами и кулаками, быстро загоняли всех из одной половины вагона в другую. Кое-кто падал, ударяясь головой об нары, но садисты ударами сапога под зад подымали его с пола и отшвыривали в сторону.
До налета громил в нашем вагоне, где насчитывалось около шестидесяти человек, было очень тесно, но мы равномерно размещались по обеим сторонам вагона. Теперь же, когда всех нас согнали на одну сторону, трудно даже представить, что там творилось. Мы лежали друг на дружке, словно куча сваленных поленьев, и чувствовали себя заживо погребенными. К счастью, это продолжалось недолго. Началась перекличка. Теперь уже нас в прямом смысле слова отфутболивали в обратном направлении. Сержант вызывал по списку каждого, а конвоиры, действуя кулаками и прикладами, вытаскивали зека из кучи и швыряли на пустые нары. Наконец проверка кончилась, и шайка бандитов удалилась.
Глава XVI
Комический эпизод
Как ни тяжелы были наши личные переживания, всем хотелось знать, как идут дела на фронте. К сожалению, строгая изоляция от внешнего мира не прекращалась на всем пути нашего следования. Нигде, ни на одной станции не слышно было громкоговорителей — единственного источника информации, которым мы могли бы воспользоваться. Как-то на стоянке дверь с шумом раскрылась, и в вагон с винтовкой в руках вскочил красноармеец из конвойной команды. Это был юноша, видимо, калмык, со смуглым лицом и черными блестящими глазами. Пытаясь придать своему лицу грозное выражение, для большего устрашения он, ворвавшись в вагон, стал отчаянно размахивать винтовкой и в пылу усердия разбил стекло в окошке. Сразу же вся его напускная свирепость улетучилась. Парень был в замешательстве, не зная, как выйти из глупого положения. Ребята моментально учли подходящую ситуацию и обратились к нему с фамильярной просьбой:
— Браток, нет ли у тебя махорки? Три недели сидим без курева.
Калмык уже переборол смущение и даже обрадовался, что может оказать нам услугу. Пошарив по карманам, солдат вынул две пачки махорки, коробок спичек и передал их в протянутые руки.
— Спасибо, браток, дай тебе Бог здоровья! Ну, а бумага у тебя есть? Сам понимаешь, без закрутки не покуришь. Может, найдется у тебя кусок газеты?
Солдат в знак согласия кивнул головой и вытащил из-за голенища измятый кусок бумаги. Газета! У нас глаза разгорелись от любопытства. Теперь-то мы хоть что-нибудь узнаем.
Как только калмык ушел, мы тесным кольцом окружили товарища с обрывком газеты в руке. К сожалению, это были отдельные фразы без начала и конца. Все же мы узнали, что было какое-то обращение Сталина к советскому народу, что на фронтах идут ожесточенные бои с наступающим противником. Но главного, что нас больше всего интересовало — на чью сторону склоняется чаша весов — из этих отрывочных фраз мы не узнали.
Глава XVII
Братание с красноармейцами
Большая узловая станция. Рядом стоят два длинных товарных состава. Один с паровозом головой на восток, другой — на запад. Первый эшелон с заключенными, второй — с красноармейцами, едущими на фронт. Был полдень. Во всех воинских вагонах двери настежь открыты. В дверных проемах, свесив ноги, сидят солдаты, живо беседуя друг с другом. Но тут их внимание привлекли бледные изможденные лица, прильнувшие к окошку стоявших напротив вагонов. Через полутораметровый интервал, разделяющий эшелоны, завязался разговор.
— Куда это вас везут? — спрашивают красноармейцы.
— На восток, в лагеря. Пока в Новосибирск, а дальше куда — не знаем.
— А что вы натворили — убивали, грабили, воровали?
— Да что вы! Мы такими делами не занимались. Сами не знаем, за что нас посадили. Когда началась война, схватили, поместили в тюрьму, а теперь вывозят в Сибирь и говорят, что там разберутся.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.