Сталинградский рубеж - [14]

Очевидно, считая в тот момент опасность с юга более серьезной, чем с северо-запада, командование фронта взяло от нас для переброски к югу часть противотанковой артиллерии и гвардейских минометов. К перераспределению средств усиления между армиями и фронтами под Сталинградом прибегали нередко. Но в тот раз, честно говоря, показалось, что режут нас по живому: очень уж нужны были самим и эта артиллерия, и «катюши».

Вероятно, угрозу с северо-запада в штабе фронта еще надеялись если не снять, то ослабить контрударом, который все-таки начался, хотя и без участия нашей армии.

Однако те неприятельские войска, которые находились перед нами, оттянуть или сковать не удалось. Наращивание сил противника на левобережном плацдарме явно продолжалось. Там сосредоточивались соединения 14-го танкового корпуса фон Виттерсгейма, причем происходило это быстрее, чем мы тогда думали, — разведданные отставали от событий. Потом было установлено, что через двое суток после захвата плацдарма враг имел на левом берегу не менее четырех дивизий и двухсот пятидесяти танков.

За 22 августа плацдарм особенно расширился и к исходу дня достигал уже 45 километров по фронту: от речки Паншинка (в полосе 4-й танковой армии) до Песковатки. Стало окончательно ясно, что его невозможно ликвидировать теми силами, которыми мы пытались это сделать. Военный совет армии, собравшийся у Лопатина, — присутствовали Гуров, Пожарский, Камынин, я, вынужден был констатировать это. Частные перегруппировки, которые предлагались и принимались, дела не меняли. Возможность использовать на правом фланге войска, оборонявшиеся в районе Калача, считалась исключенной: от нас продолжали требовать неослабного внимания к этому участку, хотя противник сейчас не проявлял там особой активности.

В телеграмме, посланной командующему фронтом, докладывалось о состоянии войск армии, которые вели тяжелые сдерживающие бои на правом фланге (в дивизии Баринова было всего 1600 штыков), и делался вывод, что для уничтожения противника, переправившегося на восточный берег Дона, наличных сил пехоты недостаточно. Командарм вновь просил разрешить ему снять со среднего обвода два остававшихся там полка 87-й дивизии или ввести в бой сосредоточивавшуюся севернее 35-ю гвардейскую. (Теперь-то, конечно, ясно, что и этого было уже совершенно недостаточно. Но мы, повторяю, еще не знали, как стремительно наращивал враг свои силы на левом берегу.)

Ввести в бой полки 87-й дивизии командующий фронтом разрешил, с тем чтобы их позиции на среднем обводе заняла 35-я гвардейская. Лопатин немедленно соединился с комдивом 87-й полковником Казарцевым и предупредил о новой задаче, о том, что с письменным боевым распоряжением выезжает офицер связи. К утру вся 87-я дивизия должна была выдвинуться к внешнему обводу, в район Вертячего, где уже сражался один ее полк.

— Приказ хозяина, — с нажимом произнес Лопатин, чтобы у Казарцева, подчинявшегося до сих жор непосредственно командованию фронта, не возникало липших вопросов. И, заканчивая разговор, напомнил: — Марш — в расчлененных порядках, батальонными колошами.

Эта обычная в прифронтовой полосе мера предосторожности сберегла в тот раз немало жизней.

Однако предвидеть, что полки Казарцева не смогут дойти до своих новых позиций, а 35-я гвардейская дивизия не успеет вовремя сменить их на прежних, мы не могли. Никто не знал, каким днем станет наступавшее 23 августа, когда общее положение под Сталинградом изменилось резко и грозно.

* * *

Едва рассвело, до армейского КП со стороны Песковатки донесся гул бомбежки. Даже находясь в двадцати пяти километрах, нетрудно было определить, что этот бомбовый удар по боевым порядкам наших войск, державших оборону вокруг неприятельского плацдарма, сильнее всех прежних.

Вскоре стали поступать донесения о том, что с южного края плацдарма немецкие танки и пехота пытаются наступать в направлении Карповки. Существенно продвинуться им тут не дали, а затем стало ясно, что эти атаки лишь вспомогательные, отвлекающие. Главные же ведутся севернее и нацелены почти прямо на восток, к Волге.

Связь с 98-й дивизией Баринова (все это происходило в ее полосе) быстро оборвалась. Что оборона дивизии рассечена танковым ударом и что большая часть ее отрезана от нашей армии, выяснилось позже, когда в тот район добрались представители армейского штаба.

О том, что большая группа немецких танков — не менее ста — и двигавшаяся за ними мотопехота достигли у Малой Россошки среднего оборонительного обвода и пересекают его (задержать их там было некому), воздушная разведка донесла командованию фронта раньше, чем узнали об этом мы в штабе армии. При этом к донесению, основанному на визуальных наблюдениях летчика, в первый момент отнеслись, как мне потом рассказывали, с некоторым сомнением: столь глубокий прорыв врага показался почти невероятным.

У нас же в штабе какое-то время считали, что противник лишь вклинился в оборону дивизии Баринова. Было тревожно, как всегда бывает, когда обстановка где-то осложнилась и пока неясна. Но была и надежда, увы, совершенно нереальная, более или менее быстро восстановить положение. Рассчитывали, что вот-вот к переднему краю подоспеют полки Казарцева. Однако и они не давали о себе знать.