Сталинградский калибр - [60]

Радиограмма была простой. Готовность час. Прикрывать прорыв корпуса между координатами такими-то и такими-то по карте. Ударить на переправе во фланг преследующим немцам, отвлечь их на себя. Держаться до такого-то часа, затем прорываться своими силами.

Соколов повернулся к Гужову и увидел, что в глазах комбата больше нет растерянности и угрюмого размышления. Приказ предельно ясен и абсолютно понятен. И все, никаких метаний и сомнений. Дан приказ, его надо выполнять. И он будет выполнен. На этом стояла и всегда будет стоять армия.

– Все, больше говорить не о чем, – констатировал Гужов. – Пойду, отдам приказ готовиться и грузить раненых. Бобовня, значит, Бобовня. Все какой-то шанс.

– Стой! Есть решение! – Алексей вцепился руками в рукав полушубка комбата. – Четыре грузовика, два бронетранспортера и один танк! У «тройки» башня не поворачивается. Но кто об этом знает? Легкораненые еще могут отстреливаться, два пулемета на «ханомагах», «тридцатьчетверка». Даже если у румынского лейтенанта и не получится уговорить своих соотечественников, это уже сила, это шанс прорваться. А если получится? Румыны пропустят, а дальше ходу до своих, небольшой гарнизон или боевое охранение они сомнут. Пройдут ведь!

– Так, остается у нас шесть «тридцатьчетверок», – деловито начал прикидывать Гужов. – Это двадцать – двадцать пять автоматчиков на броне. Еще остается два немецких бронетранспортера. Мы сажаем всех на колеса, точнее, на гусеницы. Мы мобильны, мы можем двигаться в любом направлении.

– Да, – согласился Соколов. – Я сливаю остатки горючего в два-три танка, остальные заправляю смесью авиационного керосина и моторного масла. В мастерских его достаточно.

Лейтенант Оничану выслушал Соколова и кивнул головой. Он начал было надевать перчатку, но потом решился и протянул руку советскому лейтенанту. Алексей пожал руку.

– Я этого вам не забуду, Василе!

– Все будет хорошо, лейтенант, – улыбнулся румын. – Наши народы еще будут братьями! Я в это верю!

Завертелась лихорадочная подготовка. Раненых укладывали на солому, на одеяла, которые были в батальоне и найдены в казарме охраны станции. Стелили полушубки убитых красноармейцев. Мертвым они уже не нужны, а спасти живых помогут. Мороз усиливался. Соколов обнял старшего сержанта Ковалева.

– Действуй по обстановке. На пушку особенно не надейся, а то не хватит доворота и получишь болванку. Маневрируй, больше старайся давить гусеницами, корпусом бить. Помни, что главное пройти реку Большая и выйти в Надежевку. Я верю, что румыны помогут. А дальше степь, и дуй к своим, довези раненых.

– Может, все вместе, а, товарищ лейтенант?

– Не может, Ковалев. У нас есть приказ.

– Ясно, – тихо ответил сержант. – Удачи вам.

Соколов нашел Ванюшкина, когда тот помогал грузить раненых в машины. Распоряжался он толково и уверенно. Чувствовалось, что бойцы относятся к военному корреспонденту с уважением. Увидев Соколова, Ванюшкин быстро отдал какой-то приказ и поспешил навстречу командиру.

– Что, уже? Готовимся к бою? Я тут помог немного, поддержал ребят. Доберутся, не замерзнут.

– Слушай, Олег Николаевич. – Соколов взял лейтенанта за локоть и отвел в сторону. – Я хотел попросить тебя.

– Попросить? – усмехнулся Ванюшкин с каким-то задором. – С каких это пор в армии стали просить? Приказывай, я все-таки военную форму ношу. Я хоть и корреспондент, но все же военный.

– Вот и хорошо, что понимаешь, что в армии приказ – это все, это святое, – улыбнулся Алексей. – Тогда я не прошу, а даю тебе приказ. Твое задание – отправиться с колонной раненых и довести ее до своих.

– Как с колонной? – опешил Ванюшкин. – Там много легкораненых, которые смогут это сделать, ты с ними даже танк отправляешь. Зачем я? Почему ты не хочешь, чтобы я участвовал в бою? А, понимаю. Я как вояка слабоват, а у тебя каждый человек на счету. Я буду тебе обузой.

– Ты делаешь неправильные выводы, Олег. И куда делось твое понимание, что в армии приказывают и приказы надо выполнять?

– Нет, я понимаю, просто… – Ванюшкин огорченно посмотрел по сторонам. – Просто как-то немного обидно, что ты не уверен во мне.

– Лейтенант Ванюшкин! – строго произнес Соколов. – Вы являетесь военнослужащим, прикомандированным к подразделению, которым командую я. На время вашей командировки я для вас прямой и непосредственный начальник.

– Виноват, – с каменным лицом ответил корреспондент и неумело подтянулся, вытянул руки по швам.

– Вот так, – одобрительно кивнул Алексей и снова перешел на мягкий дружеский тон. – А теперь выслушай меня как человек умный и в высшей степени здравомыслящий. Мы в отрыве от своих частей, перед нами стоят задачи очень трудновыполнимые. У меня не хватает командиров. У меня не хватает людей, на которых я мог бы положиться, как на самого себя, и за которыми пошли бы люди. Ты почему-то думаешь, что погибнуть в бою, в атаке, прикрывая выход корпуса, почетно, а погибнуть, выводя раненых к своим, спасая их в бою, – это менее почетно. Мне нужно объяснять тебе, что разницы нет никакой? Ты обрати внимание, как на тебя смотрят бойцы, как тебя слушаются. Ты авторитет для них, ты для них свой. Они почти все беспомощны, и им важно, чтобы с ними был именно ты. И я, и они все знают, что ты слов на ветер не бросаешь, что ты, не задумываясь, умрешь за них, спасая их, помогая им.