Сталинградский калибр - [6]

– Конечно! Да вы раздевайтесь, и давайте знакомиться. Меня зовут Алексей. – Соколов снова протянул руку.

– Ванюшкин, Олег! – корреспондент снова пожал руку танкисту и принялся расстегивать шинель. – Я, знаете, не сразу на фронт попал. Меня признали негодным для строевой службы. В детстве у меня был перелом ноги, срослось неправильно, и одна нога немного короче. Говорят, если было бы хоть техническое образование, можно решить. Куда-то во вспомогательные войска, службы. А я историк по образованию, чем могу помочь армии? А потом политрук знакомый подсказал, куда пойти. Он знал, что у меня получается писать на исторические темы, и рассказывать умею. Я даже начал писать исторический роман. Он и говорит, мол, у тебя «язык подвешен», иди в военкоры. Вот так и получилось, взяли меня и даже звание присвоили. Я младшим политруком был, а теперь, когда политруков упразднили, стал общевойсковым младшим лейтенантом. Вот так!

В избу с шумом ввалились двое солдат из комендантского взвода. С ними вернулся и Краснощеков. Поздоровавшись с корреспондентом, замполит принялся рассуждать о пользе пропаганды в действующей армии, а заодно и руководить солдатами, которые принесли вскипевший чайник и стали разжигать печь, чтобы можно было его подогревать. Да и в избе было, честно говоря, уже холодновато. Соколов поморщился. Душевного разговора не получится, если в беседе будет участвовать и замполит. Ванюшкин Алексею понравился. Было в нем что-то искреннее и простое, что сразу располагало к нему собеседника.

Они сидели за столом, за чаем, и теперь уже корреспондент, выслушав историю танкистов, принялся рассказывать, что ему довелось увидеть и пережить в Сталинграде. Он там был почти непрерывно с августа и видел очень многое.

– Знаете, – глаза Ванюшкина сделались темными, а голос хриплым и напряженным, – видеть гибель наших солдат было не самым страшным. Мы с вами надели военную форму и пошли воевать. И каждый из нас готов умереть в бою за Родину. Я видел много геройских смертей. Таких, что слезы злости душили, а в груди поднималась волна гордости за наш народ, который родил таких богатырей. Самое страшное сделали фашисты с мирным населением. Я так понял, что слишком поздно стали эвакуировать жителей, детей. Много горожан было задействовано на строительстве оборонительных сооружений. А потом в считаные дни немецкая авиация разрушила город. Бомбежками они уничтожили сразу больше половины жилого фонда довоенного Сталинграда. Весь центр города превратился в громадную территорию, покрытую горящими руинами. Эти варвары после фугасных бомб сбросили зажигательные. Загорелась сразу очень большая территория строений. Мне потом один инженер рассказывал, когда я по передовой с бойцами ползал на животе. Он показывал железные конструкции, камень оплавленный. Этот эффект называется «огненный вихрь». Из-за того что горело сразу все, температура была очень высокой, и огонь распространялся молниеносно, как шквал! Центральная часть города мгновенно была выжжена дотла. Вместе с жителями. Пожар очень быстро перекинулся на остальные районы Сталинграда, ведь большинство зданий в городе были построены из дерева или имели деревянные элементы. Этот инженер мне рассказал, что температура во многих частях города, особенно в его центре, доходила до тысячи градусов. Мы находили тела, которые от прикосновения рассыпались в черный прах.

Соколов сидел, сжимая в руках металлическую кружку, и чувствовал, как внутри у него все наполняется гневом. Хотелось прямо сейчас подняться и отдать приказ «по машинам». И пойти в атаку, убивать, убивать и убивать этих нелюдей, которые пришли на его землю и не щадят никого. Много страшного он видел на войне, но что рассказал корреспондент, было ужаснее всего. Ужасно, когда гибнут женщины, дети, старики.

Краснощеков в своей обычной манере начал говорить высокопарными фразами, размахивать рукой, приводя примеры героических подвигов советских воинов. «Зачем он все это говорит здесь, нам? – думал Алексей. – Мы не новобранцы, мы хлебнули этой войны по самые ноздри. И будем сражаться так, как сражались наши солдаты в Сталинграде». Он читал газеты, «боевые листки», знал о подвигах. Один подвиг сержанта Павлова с его товарищами чего стоил. 58 дней фашисты не могли их выбить из одного-единственного дома. Почти два месяца! «Нет, мы теперь пойдем на запад, и нас врагу не остановить!»

Комната в здании райисполкома освещалась несколькими керосиновыми лампами. Это был временный командный пункт, который подготовили для совещания в полуразрушенном здании. Когда Баданов вошел, то увидел склонившихся над картой командующего Юго-Западным фронтом генерала Ватутина и представителя ГКО Василевского. «Значит, в бой, – подумал Василий Михайлович. – Когда вызывают командующие такого ранга, это всегда к приказу о наступлении». Вскинув руку к шапке, Баданов доложил о прибытии Василевскому, как старшему по должности.

Ватутин смотрел на Баданова своим обычным прищуром, будто оценивал его коренастую фигуру. Не зря Николая Федоровича еще в училище курсанты прозвали «психологом», а потом, намного позже, уже немецкие генералы нарекли его «гроссмейстером».