Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду - [12]

— Ты что? Быстро возьми, что надо, и едем.

Среди осколков я нашел красный стрептоцид в двух стеклянных трубочках, марганцовокислый калий, взял кружку Эсмарха с наконечниками для спринцевания, ножницы.

— Больше подходящего ничего нет, — пробормотал я.

— Пошли! — скомандовал он и направился к выходу. Я засеменил за ним, еще не осознав, что произошло и участником чего я оказался. У выхода мы столкнулись с каким-то пожилым человеком, спешившим из глубины двора, возможно, со сторожем.

— Зачем ворвались в поликлинику? Что вам там нужно было? — воскликнул он. — Дверь же закрыта, как вы смели взломать ее?!

— Нужно было, папаша! — ответил Наумов и быстро вышел на улицу, завел мотоцикл. Я едва успел вскочить в коляску, как машина рванулась с места и понеслась в обратный путь. Не мог прийти в себя от случившегося. В руках держал кружку Эсмарха, заполненную наконечниками и лекарствами. Наконец спросил Костю:

— Что же мы натворили, что о нас подумают?

— Война все спишет, — последовал ответ. — Об этом никому ни слова, если не хочешь попасть в беду.

— Какая ты сволочь! И меня втянул в эту мерзость, — только и смог ему ответить.

Было противно от содеянного, от участия в этом, от соприкосновения с Наумовым. Что он за человек? Нам вместе предстоит жить, общаться, воевать. Он на все способен.

— Ладно, чего нос повесил? У меня не было другого выхода. Заразился триппером еще до Костырёва. Обнаружил перед отправкой. Я как-то спросил у тебя насчет лечения, ты сказал, что лечить можешь, но нет лекарств. Вот мы и раздобыли их. Скажи, как лечить?

— Покажи, что там у тебя.

— Я знаю, что такое триппер. Не впервые. Показывать не буду. Расскажи, как лечить?

Я отдал ему кружку Эсмарха с принадлежностями и лекарства и рассказал, как нужно все делать.

— Напоминаю еще раз! Об этом ни одна живая душа знать не должна. Скажешь, если спросят, куда ездил, что возил для оказания помощи красноармейцам разбитой машины не нашей части.

Никто ни о чем меня не спрашивал. После ужина вновь тронулись в путь в южном направлении. Двигались колонной в темноте с выключенными фарами. Подсвечивали дорогу подфарниками, ориентировались на стоп-сигналы впереди идущих машин. Большой помехой была сплошная пыль. Дорогу различали с трудом. Часто останавливались, долго стояли. К рассвету вышли к поселку Зеты.

Вторник, 4 августа 1942 г. Поселок Зеты.

До нашего прибытия в населенный пункт Зеты там уже сосредотачивались подразделения бригады: штаб и рота управления, танковые батальоны, медсанвзвод. Подтягивался и мотострелковый пулеметный батальон. Совершили они марш своим ходом после выгрузки из эшелонов. И ушли еще дальше на юг в направлении Абганерово. Оставили неисправную технику — колесные машины и несколько танков. Немало автомашин и танков стояло в пути следования, по которому курсировали наши ремонтные группы и восстанавливали их на месте или подтягивали в Зеты, где на западной окраине расположилась рота технического обеспечения. Часть людей рыли укрытия для машин и людей. Каждый получил задание и занимался своим делом.

Недалеко от нас в овраге расположились бригадные склады.

Зеты резко отличаются от Мариновки. Живут здесь в основном калмыки, соответственный и был уклад жизни. Невзрачные домики из кизяка, покрытые глиной сверху, грязные дворы, огороженные заборами из кизяка или глины. Во дворах овцы, коровы, лошади, много детей. Я познакомился с хозяевами дома, калмыками, где развернул медицинский пункт. Жена работала учительницей, сравнительно хорошо говорила по-русски. Муж — на скотоводческой ферме. Не слышал, чтоб он говорил по-русски, как и многие другие в поселке. Не мог или не хотел. Угрюмый, замкнутый, держался обособленно, даже избегал меня. В семье было двое детей-дошкольников. Учительница знакомила с жизнью и бытом калмыков. В отличие от мужа была очень приветлива, разговорчива. Уступила мне самую большую комнату — для приема больных. Но пока основное время я находился в подразделении.

Мимо поселка протекала Донская Царица — обмелевшая в это время, но местами встречались ямы достаточной глубины, где обмывался личный состав, стирали портянки, обмундирование. До глубокой ночи продолжался ремонт неисправных танков и машин. Приказано их к утру отправить в подразделения. Вокруг кошар вырыли траншеи.

После полуночи разрешили расположиться на ночлег. Места для отдыха не были оборудованы. Каждый устраивался, где как мог. Кто следовал со спецмашинами, устраивался лучше других. Там были приспособления для отдыха: подвесные и откидные полки. Водители обычно спали в кабинах своих машин, а остальные — в кузове. В домах гражданского населения располагаться не разрешали, да и забиты они были воинами других частей. Меня на ночевку пригласил к себе командир автотранспортного взвода старший лейтенант Манько. На дно кузова одной из бортовых машин ГАЗ-АА сложили солому, которую взяли в кошарах, и покрыли сверху брезентом. Сами прикрылись шинелями. Ночи становились прохладными.

Казалось, что никто и ничто не разбудит людей, но уже на заре почти все были на ногах. Поднялись без команды. Слышались приглушенные звуки отдаленной канонады: слабые, пушечные залпы и более продолжительные, глухие взрывы авиабомб. Приближался фронт. Бой шел где-то северо-западнее. Наши танкисты, автоматчики ушли на юг. Не обходит ли нас противник? Каким колоссальным вооружением должен он владеть, чтобы так наступать? И, видимо, здорово обучены немцы. Мы уже имели возможность убедиться, что и у нас хорошая военная техника и не в малом количестве. Очень надежно и грозно выглядят новые танки Т-34, о которых прекрасно отзываются танкисты. Мы видели, как в Костырёве под Москвой формировались еще пять таких же танковых бригад. Встречали по пути следования новые формирования с Урала, Сибири. Шло много военной техники. Тут враг должен найти погибель или погибнем мы и весь наш строй. Потерять Сталинград и Волгу — значит потерять все: так думали и рассуждали мои товарищи.