Сталинградская мясорубка. «Погибаю, но не сдаюсь!» - [18]

Подготовка в училище была разносторонней. Могу с уверенностью сказать, что как офицер войну встретил я с врагом на равных, а кое в чем немцев и превосходил. Навыки, полученные в училище, помогли мне выжить и пройти всю войну. Хотя имелись и недоработки, которые мы постигали уже в ходе боев на собственной шкуре.

Во избежание несчастных случаев мало проводилось занятий по метанию гранат. А в частях красноармейцы просто боялись ручных гранат РГД-33, которые перед броском надо было встряхивать. Опасались — встряхнешь, а она рванет в руках. Все это шло из-за отсутствия практических, боевых занятий.

Не были мы готовы к отступлению, оборонительным боям. Рассчитывали на скорую победу, на стремительные танковые и штыковые атаки. А сложилось так, что почти два года пришлось в основном обороняться, а затем идти вперед.

День 22 июня 1941 года, внезапное нападение фашистской Германии, запомнился всему моему поколению, как и последующее стремительное наступление немецких частей. Конечно, мы говорили на эту тему, недоумевали, но времени на рассуждения у нас не было.

В июле я, молодой лейтенант, прибыл в город Белгород и был зачислен в 956-й стрелковый полк 299-й стрелковой дивизии. Дивизия находилась в стадии срочного формирования. Вскоре в роте было уже 160 бойцов, а у меня во взводе — 57, включая отделение минометчиков, которое следовало вместе со мной из училища.

Вооружены мы были неплохо. В роте имелись два станковых «максима», четыре ручных пулемета Дегтярева. Автоматов — всего три, но винтовок хватало, в том числе самозарядных, системы Токарева (СВТ).

К сожалению, кадровых бойцов было мало, приходилось срочно обучать новобранцев. Шли всякие слухи о немецких танковых колоннах, сметающих все на своем пути. Сельские парни понятия не имели о танках. Мне запомнился характерный эпизод, как нас учили бороться с бронированными машинами.

Командиром полка был майор Кравченко, участник финской войны, Герой Советского Союза. Кравченко занимался лично с каждым батальоном. Наш батальон выстроился буквой «П», в центре вырыли окоп, глубокий, около двух метров.

Кравченко был в полевой форме, с кобурой и подсумком с учебными гранатами. Мы думали, что дело ограничится простым показом, но майор спрыгнул в окоп, и на него двинулся танк БТ-7. Мы ахнули, когда махина весом тринадцать тонн принялась крутиться на окопе. Казалось, что танк вдавит нашего комполка в землю. БТ проутюжил окоп как следует и пошел дальше.

На месте заваленного окопа зашевелилась земля, появилась голова, плечи командира. Кравченко одну за другой бросил три учебные гранаты. Бросал довольно точно, пара штук упала на трансмиссию позади башни — уязвимое место и наших, и немецких танков. Машина остановилась, а Кравченко стал приводить себя в порядок. Долго выколачивал пилоткой с гимнастерки и брюк прилипшую землю, вытер носовым платком лицо и спросил:

— Ну как?

Помню, красноармейцы и командиры что-то восхищенно выкрикивали, а командир полка прочитал нам краткую лекцию, которую после рискованного показа мы восприняли очень серьезно. Все видели, что занятие полностью приближено к боевой обстановке. Кравченко рисковал, ведь могло случиться всякое. Провались гусеницы сантиметров на 30–40 ниже — и все могло закончиться трагично.

А моральное воздействие? Я стоял в полусотне шагов и ощущал, как дрожала земля под тяжестью танка, а что чувствовал наш командир, когда махина утюжила обычную стрелковую ячейку? Тем временем, хорошенько выколотив от пыли обмундирование, Кравченко коротко, рублеными фразами говорил нам о «танкобоязни». Многие слова, а особенно личный пример, врезались в память крепко:

— Если не поленился, вырыл добротную ячейку и не растерял гранаты, то никакой танк тебе не страшен. Пропустил его через себя — и спокойно кидай гранаты вслед, а лучше — бутылки с горючкой. Что, у немцев танки такие страшные? Горят за милую душу, только не теряйся. Пара гранат на трансмиссию или под гусеницы — никуда он не уедет. Ясно?

— Ясно! — вразнобой кричали мы.

Занятия тем временем продолжались. В полк поступило много самозарядных винтовок СВТ. Бойцы осваивали их с трудом, часто клинило затвор, застревали патроны. Я уважаю конструктора Токарева и считаю, что винтовка была неплохой. Немцы пользовались захваченными у нас СВТ до сорок пятого года.

Это оружие требовало гораздо большей заботы, чем любое другое. Автоматика быстро забивалась пылью, песком. Кроме того, патроны 7,62-мм с закраинами на донышке требовалось протирать, заряжать в магазин аккуратно, без спешки. Если впихнешь небрежно два-три патрона, они цеплялись закраинами и застревали в магазине. На стрельбище, особенно в училище, винтовки Токарева действовали почти безотказно. Ведь уход за оружием шел в нормальных условиях, под контролем командиров. Помню, на показательных стрельбах отделение из двенадцати человек одновременно вело огонь по мишеням. Плотность стрельбы напоминала пулеметный огонь. Если ударит сразу полсотни самозарядок, то и пулеметы не понадобятся. К сожалению, действительность внесла свои коррективы.

Полк вступил в бой числа 20 августа западнее станции Жуковка, километрах в 150 от Брянска. Если посмотреть на карту Смоленского сражения, то на рубеже западнее Брянска отчетливо видна красная полоса сосредоточения наших войск для контрудара. Протяженность этой полосы составляла километров 200. Кстати, таких красных полос хватило и на остальных участках фронта: возле Ельни, Вязьмы, Ржева. Мы не только отходили и теряли города, но и наносили удары.