Сталин против рептилоидов - [8]

— Ракель Незабудка.

— Незабудка? — насторожился товарищ Эгунд, он как раз совсем недавно изучал кое какие списки, он помнил это имя. — Незабудка, Незабудка, — серые его глаза чуть сузились, — так вы, по-моему, из эсеров.

— Я член ВКПб с шестнадцатого года, у меня дома партбилет лежит, — сказал Ракель Самуиловна, — но в партии эсеров я была.

— А когда и где видели Бориса Савинкова в последний раз?

— В ноябре тринадцатого года в Стокгольме, ещё до каторги и ссылки. Сейчас я член ГубСовета Читы.

— Угу, угу, — внимательно слушал её товарищ Ян Карлович, — а здесь как оказались?

— Познакомилась с товарищем Пильтусом в ресторане, он пригласил меня сюда.

— И приехали вы, значит, с ним сюда…

— Да. На квартиру к нему нельзя было.

— И товарищ Пильтус оказался… Не товарищем Пильтусом.

— Да, именно.

— И тут вы его…

— И тут я его…

— И чем же вы его?

— Этим, — Ракель Самуиловна показала «Браунинг».

— Угу, угу, — задумчиво говорил Ян Карлович. И продолжил, — а как он вас сюда уговорил ехать, в такое-то место, чем заманил?

— Ну, во-первых, у него был автомобиль, а вокруг было темно, — Ракель Самуиловна замолчал, но потом решила не врать, ведь всё равно узнают и сказала, — и потом он предложил мне три червонца.

Стоявший рядом и слушавший их разговор молодой товарищ Тыжных чуточку обалдел и молчаливо вознегодовал, услышав это: «Да как такое может быть! Товарищ член ВКПб с шестнадцатого года, член ГубСовета Читы и вдруг на квартиру, да в таком нэпманском виде, ночью, да ещё за деньги». У него лицо потемнело, и даже фуражка задвигалась сама на голове. Он готов был уже даже и сказать, что-нибудь, что нарушило бы субординацию, но сдержался. Хотя и с трудом.

А товарищ Эгунд не обратил никакого внимания на слова женщины, и спокойно сказал, кивнув головой:

— Ну что ж, пойдёмте, поглядим вашу ящерицу.

И они пошли в дом, хотя товарищу Незабудке вовсе не хотелось заходить в него.

Ящер так и лежал в комнате, света было мало, и Ян Карлович присел на корточки рядом с ним и стал рассматривать удивительную тварь. А Свирид Тыжных стал осматривать стены, кровать, и коридор, и другую комнату, гремел там тазами, ронял дрова, лез во все щели. Он был ответственным человеком, которому не было нужды давать указания.

— Значит, вы выстрелили шесть раз, — продолжил Эгунд.

— Никак он не хотел прощаться, — отвечала товарищ Незабудка. — Ему всё было мало.

— А где автомобиль, вы ж приехали сюда на авто.

— Его шофёр уехал на нём, когда понял, что с его руководителем покончено.

Тут пришёл товарищ Буханкин и доложил:

— Товарищ Эгунд, никто ничего не видел, и не слышал, да и говорить никто не хочет, что не удивительно, здесь в Марьиной Роще элемент проживает не пролетарский, а вовсе даже асоциальный.

Эгунд опять кивал головой, раздумывая о чём-то, потом продолжил, поднимаясь с корточек:

— Товарищ Незабудка, а какой был автомобиль у товарища Пильтуса, что за шофёр у него был, может, вы знаете, кем работал вот этот вот товарищ, — он глядел на ящера что лежал на гнилых досках. — Вы разбираетесь в автомобилях?

— У него был огромный, чёрный «Паккард» с откидным верхом, роскошное авто, — сказал красавица.

— Таких у нас не много, — произнёс Арнольд Буханкин. — Найти будет не сложно. It will be easy[2].

— А работал он уполномоченным по закупкам табака в МосГорТорге. У него водились деньги.

Про кокаин товарищ Ракель Самуиловна ничего говорить не стала. Зачем?

— Проверим, — обещал Ян Карлович.

— А шофёром у него был татарин, он ему тут помогал, он из бывших дворников, а этот, — она кивнула на ящера, — грозился его обратно в дворники отправить.

— А вот это будет не просто, — сказал оперуполномоченный англоман, — в Москве каждый третий дворник татарин.

— Его звали Ибрагим, — вспомнила красавица.

— Ну, тут каждый третий татарин — Ибрагим, — кичился своей осведомлённостью товарищ Буханкин.

— Товарищ Буханкин, идите, помогите товарищу Тыжных, — сказал Ян Карлович.

Когда молодой оперативник вышел, товарищ Эгунд подошёл к Ракель Самуиловне и сказал:

— А теперь расскажите мне всё как было, со всеми подробностями, даже с теми о которых дамы, как правило, умалчивают.

— Да рассказывать особо и нечего, и подробностей особых не было, — начала вспоминать товарищ Незабудка.

— Тем не менее, всё как было, в мелочах.

В коридоре товарищ Буханкин увидал товарища Тыжных, тот вертел перед носом омерзительного виду половую, заскорузлую от чёрной грязи тряпку.

— Ну и что ты там нашёл, пока меня не было? — спросил Арнольд Буханкин.

— Да вот, полюбуйся, — товарищ Тыжных кинул англоману тряпку.

Буханкин морщась поймал её, взял в два пальца едва сдерживая в себе приступы брезгливости, достал лупу и стал разглядывать эту мерзость. Ничего любопытного не найдя, спросил у Свирида:

— И что в ней такого особенного?

— Особенного ничего, чего ж в ней особенного, тряпка половая. Кровушку ею смывали со стен, да с пола. Не чуешь что ли, кровищей воняет?

— Фу, disgustingly[3], вот ты дурень деревенский, зачем мне эту дрянь сунул, — Буханкин откинул тряпку, стал тщательно вытирать руки, как положено англоману большим платком. — И что думаешь, много ей смыли?