Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках - [3]

При жизни Сталина любые биографические материалы о нем в СССР публиковались весьма сдержанно, даже скупо. Документальные публикации строго дозировались и исчислялись единицами, то же касалось книг и статей о его революционном прошлом. Жесткий контроль за всем, что публиковалось относительно сталинской биографии, имел свою предысторию и причины.

Первая известная попытка найти в прошлом Сталина компрометирующие сведения относится еще к 1918 году. Лидер меньшевиков Ю.О. Мартов в статье газеты «Вперед» № 51 заявил, что Сталин в свое время был исключен из партии за участие в той самой тифлисской экспроприации 1907 года. Сталин в ответ обратился в революционный трибунал с жалобой на публичную клевету со стороны Мартова. Московский революционный трибунал рассматривал это дело 16 апреля 1918 года и пришел к крайне невнятному решению. Вопрос о клевете на Сталина был сочтен трибуналу неподсудным, но трибунал признал в других местах текста статьи Мартова «наличность оскорбления для власти Рабоче-Крестьянского Правительства» и постановил выразить ему «за легкомысленное для общественного деятеля недобросовестное в отношении народа преступное пользование печатью, общественное порицание»[5]. Надо отметить, что оформлено решение трибунала было крайне косноязычно и бестолково. Впрочем, по всей видимости, тогда все постановления революционного трибунала звучали столь же путано и нелепо просто по неумению формулировать мысли письменно и незнанию (и отрицанию) большевиками даже основ юридической нормы.

Сталин, имевший тогда ранг наркома, 17 апреля подал кассационную жалобу (его собственная дефиниция) в Наркомат юстиции. Решение о неподсудности его дела трибуналу он назвал незаконным и не соответствующим декрету о суде и просил представить его жалобу с заключением наркома юстиции во Всероссийский ЦИК[6]. На следующий день из Наркомата юстиции было послано представление во ВЦИК за подписью наркома П. Стучки с предложением удовлетворить жалобу Сталина и передать дело на новое рассмотрение в Московский революционный трибунал в другом составе[7]. Мартов требовал вызова с Кавказа свидетелей – Исидора Рамишвили, Ноя Жордания, Степана Шаумяна, – что в тогдашней обстановке вряд ли было реалистичным. Дело закончилось ничем[8]. 2 июня того же 1918 года Н.Н. Суханов, выступая на заседании

ВЦИК с критикой деятельности революционных трибуналов, в качестве примера сослался как раз на этот случай: «Вы помните, сколько шума вызвал процесс Сталина и Мартова, и как настаивал Сталин, чтобы для него был особый суд, чтобы его судили в какой-то особенной инстанции. Честь его до сих пор не защищена; он к суду, созданному нами, не прибегает, и дело это осталось неподвижным»[9].

Не зная логики внутрипартийных баталий, взаимных обвинений и предрассудков, зачастую сложно объяснить, почему та или иная деталь рассматривалась как компрометирующая, замалчивалась одними и вытаскивалась на свет другими. К примеру, какая, казалось бы, беда в том, что в декабре 1925 года центральный орган Закавказского краевого комитета ВКП(б) газета «Заря Востока» опубликовала под рубрикой «Двадцатилетие революции 1905 г.» два архивных документа: письмо Сталина из сольвычегодской ссылки и донесение начальника Тифлисского охранного отделения ротмистра Карпова, сообщавшее, что Иосиф Джугашвили в 1905 году был арестован и бежал из тюрьмы? Или что в 1929 году, к 50-летнему юбилею вождя, та же «Заря Востока» и «Бакинский рабочий» поместили найденную в архиве бывшего Бакинского губернского жандармского управления фотографию Кобы, указав, что она относится к 1905 году?[10]

Проблема была в том, что Сталин, заполняя после революции биографические анкеты, ареста в 1905 году не указывал. Сейчас, собрав большой массив жандармских документов, можно уверенно утверждать: не указывал, потому что этого не было, после побега из первой ссылки в январе 1904 года он не попадался в руки полиции вплоть до 1908 года. Но тогда, в двадцатые годы, история самой партии и биографии виднейших большевиков еще не имели четкой хронологии, даты путались, все представлялось неясным и неочевидным. Зато со времен подполья считалось, что если кого-то арестовали и вскоре отпустили, то это бросает на него серьезные подозрения: раз отпустили, значит, во время допросов его завербовали и теперь он полицейский осведомитель. Жандармы, кстати, об этом знали и зачастую этим пользовались, ведь благодаря подозрительности подпольщиков было легко вывести из игры участника революционного движения, просто ненадолго его арестовав. Столь же подозрительным мог казаться и слишком легкий побег. О побеге Джугашвили из Иркутской губернии в начале 1904 года как раз и ходили нехорошие слухи, будто бежал он с согласия жандармов (это я также вынуждена опровергнуть как не соответствующее действительности). Впрочем, невозможно определить, в какой момент эти слухи возникли, тогда же или значительно позже. Факт тот, что тюремная фотография Иосифа Джугашвили с датой «1905 год» могла, конечно, быть невинным промахом публикаторов, но могла также оказаться понятным посвященным и коварным подкопом под его репутацию.