Сталин и литература - [29]

А главным центром критики и библиографии сделать Институт Маркса-Энгельса- Ленина. И еще — много разных мер по укреплению партийной печати и главенства ее над критикой, которое, кстати, было всегда в нашей стране.

Что же случилось? Почему так переполошился Сталин? Все становится ясным, если прочитать первые два пункта постановления, которые я оставила под конец. Они гласят:

"1. Ликвидировать искусственно созданную при Союзе писателей секцию крити­ков. Критики должны работать вместе с писателями в соответствующих творческих секциях Союза писателей (прозы, поэзии, драматургии)".

И далее — главный удар гильотины:

"Прекратить издание обособленного от писателей и литературы журнала "Лите­ратурный критик’"...

Итак, "Литературный критик"... Был в те годы такой талантливый и яркий журнал, объединяющий критиков2”. Я когда-то писала, что он был разгромлен за то, что его авторы слишком ярко, талантливо, с огромным знанием истории литературы отстаи­вали принципы марксизма. Именно марксизма! Я в те годы училась в ИФЛИ, и дискуссия, которую вели они на страницах журнала, докатилась до наших студенче­ских аудиторий. Во главе журнала стоял венгерский коммунист — Лукач29. В нем работали и печатались — Михаил Александрович Лифшиц’0 и любимец ифлийских студентов — Гриб'*1. Он читал у наших западников литературу и умер, очень молодым, во время разгрома. Не знаю, связана ли его смерть с этими событиями.

По моим студенческим воспоминаниям, разгорелась между критиками острая дискуссия. Творит ли писатель "вопреки" своему мировоззрению или "благодаря"? Именно эти слова были употреблены, потому что прозвали их у нас в институте "вопрекистами" и "благодаристами". И была в нашей самой большой аудитории дискуссия, в которой "Литературный критик" блистал таким остроумием и полеми­ческим талантом, что невозможно было и минуту пропустить в их спорах. Должна при этом сказать, что, восхищаясь их речами, я колебалась, к кому примкнуть. Творят ли писатели "вопреки" или "благодаря"? "Литературный критик" считал, что "вопре­ки" — вопреки "реакционному мировоззрению" великие писатели творят великую литературу. Этим они, по-своему, спасали книги Достоевского, Гоголя и даже Толстого для нашей литературы. И шли, вероятно, от Ленина и его статей о Толстом. Но мне неуверенно и смутно казалось, что писатель может творить только "благодаря" — благодаря тому, что у писателя есть. Но было интересно слушать, думать и спорить со своими сверстниками.

Потом, в годы "Нового мира", я познакомилась с Михаилом Александровичем. Он был тогда — единственный верный марксист, быть может, последний такого таланта, силы ума и знаний. И умер он в трагическом одиночестве, не понятый молодыми поклонниками, которые всю жизнь сопровождали его восторженной толпой.

Это я пишу к тому, чтобы было понятно, в кого целил Сталин и кою убивал на своем пути. Это уничтожение журнала сопровождалось разнообразной системой действий, специальных мероприятий. Первое из них — ликвидация секции критики, чтобы были рассыпаны по разным секциям, чтобы не общались друг с другом. И передача функций "Литературного критика" и вообще критики органам партийной печати вплоть до краевых и областных газет и Института Маркса-Энгельса-Ленина.

Что движет Сталиным в этом постановлении? Прежде всего — острая зависть к таланту, ораторскому мастерству, зависть бездарного неудачника, ставшего хозяином страны. Хозяйский тон — главная стилистически-индивидуальная черта постановле­ния. Так был разгромлен, закрыт и уничтожен яркий и серьезный марксистский журнал — "Литературный критик". Навсегда! Вот чем был Сталин занят накануне войны, глаз не спуская с печатного слова. И тут этот темный субъект побеждал всегда.

Шли последние наши мирные месяцы. И ифлийские студенты со всех факультетов и курсов, в их числе и читатели "Литературного критика", бросились умирать на полях войны...

Есть особое предательство по отношению к своему народу и молодому поколению, что принимает Сталин это постановление в дни дружбы с Гитлером и, одновременно, накануне войны. Гитлеровская печать и в том, что многие критики были евреями, что символизирует дружеское слияние Сталина и Гитлера. А среди погибших на войне наших студентов тоже было много евреев. И много было у нас погибших поэтов, сатириков и очень много замечательных критиков. Особенно критиков и настоящих филологов. Ведь у нас был необыкновенный институт, и многие сравнивали его с пушкинским лицеем. И Твардовский кончал наш институт. И Солженицын поступил заочно на философский факультет. А Солженицын — наш сверстник, и перебитое наше поколение может гордиться тем, что такой писатель вышел из его рядов, свидетельствуя о правде, мужестве и удивительном трудолюбии, которым были отмечены лучшие из нас. Каждое поколение имеет свою литературную вершину. Наша вершина — Солженицын.

Но я оторвалась от "Литературного критика", и мне нужно снова вернуться к нему. В моей будущей журнальной жизни разгром и уничтожение журналов будет главной трагедией. И личной и профессиональной — в неразрывном их единстве. И "Новый мир", а до этого журнал "Москва"... Сердцем, кожей, а потом уже умом понимаю, что это такое. Знаю, как связан каждый разгром с эпохой, с временем и конкретными шагами истории, которая топчет и уничтожает нас.