Сталин и литература - [28]

У меня сохранился том с сочинениями Горького, где напечатана эта "штука"... На белой бумаге в качестве иллюстрации в нее вмонтирован факсимильно запечатленный оттиск той страницы. Удивительно живая страница: Сталин начертал свои слова на последней странице мелко набранного печатного шрифта — прямо по живому тексту наискосок легли его размашистые слова — крупно, закрывая собой строчки текста сказки. Много мне привелось видеть резолюций на живом теле литературы, но такой жирной, конечно, не встречала ни разу.

При этом как претендует он на причастность к великой литературе. Видно, как тужится он, чтобы стать — как все знаменитые люди — изящным и легким каламбу­ристом, рождающим на ходу слова вечные и парадоксально живые.

И выдавил — "эта штука" — и "Фауста" сбросил в яму, и Горького назвал "штукой", как в галантерейной лавке.

Сталин выбрал для своих упражнений самую ходульную вещь Горького, приду­манную в ранней юности, написанную неподвижными и тяжелыми стихами. Из всего разнообразного творчества — самую приподнятую над жизнью. Нет у Горького более безжизненной вещи, чем "эта штука".

Мертвый глаз Сталина при этом метил точно, он знал, какую струю выхватить из потока.

Эта резолюция, как всегда, несет свое тайное, злодейское многообразие. Ему нужны были крупные имена, ему нужен был Максим Горький. Путь к Горькому был тайный и явный, и эта резолюция — важный этап. Мы не знаем, как отнесся Горький к словам Сталина, но по собственным наблюдениям над психологией писателя знаю: никто не сможет опровергнуть того, что он выше "Фауста". А кроме того, надо представить себе: ведь Горький был долго эмигрантом и жил в Сорренто, "Девушку и Смерть" никто у нас не читал, а весть о том, что Сталин появился у Горького, слушал, сказал, пришел в восторг и надписал, — понеслась по всему миру. Ведь Горький — великая литература, не Жаров, не Безыменский, не даже Демьян Бедный. Поэтому сталинская мифология, раздутая печатью и устными рассказами о нем, приносила свой эффект и действовала на души людей.

Я хочу напомнить о том, что две из заповедей великого инквизитора — чудо и тайна — легли в глубины действий операции "Максим Горький". А эта жирная, неграмотная, наглая резолюция — одно из проявлений сталинского инквизиторского чуда. А инквизиторская тайна вокруг Горького еще скрыта от глаз, и он опутан ее паутиной.

Ликвидация РАППа была другим сталинским чудом, и все были рады, когда Сталин отказался от родных ему рапповцев и их стали снимать и сажать. А приехавшего в первый раз в Москву Горького по указанию Сталина несли на руках от Белорусского вокзала в сопровождении бесчисленного количества людей. Столько чудес обрушил великий инквизитор на Горького, что до сих пор историки не могут распутать все узлы. И не заметили, что при ликвидации РАППа вводилось жестокое единоначалие в литературе и искусстве, запрещались все группы и направления, все оттенки неугод­ного Сталину левого искусства от 2-го МХАТа до Мейерхольда, от футуристов до "Серапионовых братьев", от многообразия живописи до декоративного искусства. А главный смысл — захват Горького созданием Союза писателей во главе с ним обманным путем.

Ликвидация РАППа была первым сталинским хитрожопым постановлением о литературе. Все у нас знают о нем. А я хочу написать о следующем, которое вспоминают редко. Вот как оно звучит: "Постановление ЦК ВКП(б). О литературной критике и библиографии"27. Как вы думаете — когда было принято оно? Скажу сразу — 2-го декабря 1940 года. За шесть месяцев до начала войны! Бедное мое поколение, испепеленное за годы войны... Не могу читать без сердцебиения... Начи­нается оно так:

"ЦК ВКП(б) отмечает, что литературная критика и библиография, являющиеся серьезным орудием пропаганды и коммунистического воспитания, находятся в крайне запущенном состоянии".

Вот где главный источник бедствий, обнаруженный Сталиным 2-го декабря 1940 года. Нельзя даже догадаться — почему такой удар. По моим институтским воспоми­наниям, в это время я с интересом начала читать статьи критиков. Что случилось? Гремят его литавры, приведен в действие весь страшный идеологически-проработческий стандартный набор. Значит, литературная критика, вместо того чтобы быть главным орудием... оторвана от практических нужд социалистического строительст­ва... Следует длинный перечень грубых обвинений в адрес журналов, критиков и критики, голословных и ничем конкретно не подкрепленных. Большинство критиков, оказывается, замкнулись, отделились от народа в секции критиков. Можно ли пред­ставить себе, чтобы такое случилось с нашей критикой? Чтобы наша секция стала модным декадентским салоном, как выходит по постановлению? Положение такое отчаянное, что меры надо принимать решительные. Но что делать? Главное — это обязать редакции газет "Правда", "Известия", "Комсомольская правда". "Труд", "Красная звезда" систематически печатать статьи. Значит, усилить органы партийной печати и в центре и во всех областях и республиках. Печатать статьи и обзоры... Предложить редакциям журналов "Большевик", "Под знаменем марксизма", "В по­мощь марксистско-ленинскому образованию", "Историк-марксист", "Исторический журнал", "Проблемы экономики", "Партийное строительство", "Спутник агитатора"... Что должны делать эти бесчисленные сталинской печатью меченные журналы? Отнять у критиков право на оценку.