Сталин и его подручные - [62]

Новая роль для ОГПУ

В 1927 г. ОГПУ еще не стало тем централизованным тоталитарным государством в государстве, которое сталинисты сделали из него к концу десятилетия. Вся вина и ответственность за это преобразование, которое позволило ОГПУ руководить политической и экономической сферами СССР и стать главным орудием сталинской власти, принадлежала Вячеславу Менжинскому. Хотя он ни разу в жизни не держал револьвера в руках и даже никогда не смотрел, как расстреливают по его приговорам, Менжинский был главарем всех психопатов, уголовников и интеллектуалов, которые с наслаждением отправляли своих жертв на тот свет ради сталинского дела. Менжинский и Генрих Ягода повторяли лозунг Дзержинского – «холодная голова, горячее сердце и чистые руки», этим предвосхищая Гиммлера, который был слишком чувствителен, чтобы свернуть шею курице, но требовал от СС уничтожать как можно больше евреев.

Глядя сквозь пальцы на садизм и истребление целых категорий населения в русских провинциях, на Украине, на Кавказе и в Средней Азии, «самураи» в руководстве ОГПУ тем не менее имели в виду высокие политические цели. Эта двойная роль третейских судей в политике и карательной полиции не проходила для них даром. Все они были измучены болезнями и все чаще ездили на кавказские воды. Летом 1925 г. Дзержинский писал Ягоде из своего санатория:

«6 июля. На здоровье и лечение т. Менжинского надо обратить серьезнейшее внимание. Прошу сорганизовать консилиум врачей по специальностям для того, чтобы наметить лечение: где, при каких установках, на сколько времени и т. д. О решении консилиума прошу мне сообщить…

25 августа. Дорогой Генрих Григорьевич!

Вот я на месте уже 5-е сутки. Чувствую, что уже поправляюсь, хотя к нарзанным ваннам приступлю только с воскресенья.

Вячеслав Рудольфович значительно поправился, но закрепление достигнутого и окончание лечения требует все-таки продолжения лечения до 1-го октября. Но это возможно лишь в том случае, если Вы найдете для себя и В. Р. заместителя и если Вы с 1-го октября уедете в отпуск. Иначе В. Р. здесь не останется. Это безусловно так. Я тоже целиком к нему присоединяюсь. Вас заместить могли бы Дерибас, Трилиссер или Артузов. Прошу Вас решить, кто в связи с их отпусками и прочь… Вы обязательно должны в отпуск уехать с 1-го сентября [sic]… Далее мы с В. Р. решили, что сейчас, когда все налажено уже и врачебная помощь в лице д-ра Баумгольца вполне налажена, незачем задерживать д-ра Кушнера и освободить его с 1-го сентября.

Здесь очень хорошо. Воздух и нарзан проделали с больными чудеса, если подчиняться врачу. В ясную погоду видят Эльбрус – в переводе “Белые груди”.

Привет от всех Вам. Ваш Ф. Дз.» (44)

Со своим знанием языков и Европы Менжинский с удовольствием переключил ОГПУ с домашних на иностранных врагов, несмотря на то что СССР уже заключил мирные договоры со всеми своими соседями. Иностранные агенты перешли из компетенции Красной армии в ОГПУ. Латыши, которых Дзержинский навербовал в ЧК, были слишком неуклюжими контрразведчиками – например, они застрелили британского консула в Петрограде – и смотрели на новые приграничные государства (Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву, Польшу), которые вышли из горнила войны, только как на территорию для вооруженных набегов. Менжинский действовал более тонко: он считал белогвардейцев не армией, с которой воюют на поле боя, а вредителями, которых уничтожают в подвалах. Деятельность ОГПУ за границей отныне должна была стать тайной, и признавать факт ее ведения даже в случае раскрытия не следовало.

В начале 1920-х гг. два миллиона «белых» русских жили в Европе и на Дальнем Востоке. Они были расколоты на бесчисленные фракции – монархистов, либералов, эсеров, – но многие верили, что с помощью дружественных государств еще удастся свергнуть большевиков и взять власть. Так как у Советского Союза было весьма немного посольств за границей, за интригами эмигрантов следить было трудно; отделению контрразведки в ОГПУ удавалось только перехватывать письма мелких заговорщиков внутри России. Более крупные меры до сих пор не удавались. Например, в 1919 г. Ленин приказал Дзержинскому подослать чекистов, переодетых контрреволюционерами, в Латвию и Эстонию:

«Принять военные меры, то есть постараться наказать Латвию и Эстонию военным образом (например, «на плечах» Балаховича перейти где-либо границу на 1 версту и повесить там 100-1000 их чиновников и богачей…). Под видом «зеленых» (мы потом на них и свалим) пройдем на 10–20 верст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия 100000 руб. за повешенного» (45).

Чтобы действовать более целесообразно, Менжинский нуждался в уроках контрразведки. Поэтому он решился на шаг, уникальный в истории ЧК. Он посоветовался с одним заключенным, дворянином Владимиром Джунковским, единственным царским высшим бюрократом, который смог передать свою мудрость ЧК. Джунковский, как шеф жандармерии и тайной полиции, был принципиальным человеком (46). В отличие от Дмитрия Толстого,

Джунковский запрещал своей полиции вербовать в стукачи преподавателей, офицеров – любого человека, пользующегося доверием общества. Джунковский даже разоблачил собственного агента, Романа Малиновского, главу большевистской фракции в Думе. После революции Джунковский дал показания трибуналу, приговорившему Малиновского к смерти, и добровольно предложил себя в качестве консультанта ЧК, которую он считал единственной организацией, способной сохранить стабильность страны после Гражданской войны (47). Джунковский преподал Дзержинскому, Менжинскому и Артуру Артузову, их эксперту по иностранному шпионажу, собственный метод, который дал блестящие результаты под надзором Сергея Зубатова в царском Министерстве внутренних дел. Надо было создать собственную марионеточную подпольную оппозицию, поддерживать фракции и расколы в настоящей оппозиции, манипулировать подрывными силами, чтобы они незаметно для себя работали на государство.