Сталин и его подручные - [55]

К середине 1921 г. война и засуха унесли больше пяти миллионов крестьян, но, несмотря на мольбу, русской церкви не разрешали организовать помощь голодающим. В августе Ленин разрешил не церкви, а Американской администрации помощи голодающим (American Relief Administration, ARA) вместе с квакерами и организацией Фритьофа Нансена распределять зерно в Поволжье. Успех американцев пристыдил советскую власть – Поволжье очень скоро начало опять кормить города.

Как могли думать, что церковь чем-нибудь угрожает новой власти? С тех пор как в последний раз церковь чем-нибудь отличилась даже в богословии и философии, прошло двести лет. К концу XIX в. русское православие оживили миряне – Алексей Хомяков, Федор Достоевский, Константин Леонтьев и другие, и оно начало конкурировать с марксизмом и эсерами в борьбе за сердца интеллигенции. В 1921 г. еще была свежа память о религиозно-философских собраниях 1903–1904 гг., которые волновали и церковную иерархию, и революционных лидеров – и те и другие поняли, с каким азартом христиане и марксисты обращали друг друга в свою веру.

Поскольку церковь просила разрешения помогать голодающим, ЧК и партия придумали свою тактику: они не разрешат, а заставят церковь сдавать свои иконы, золото, серебро и бронзу на продажу. Напрасно патриарх Тихон просил, чтобы приходы могли сохранить вещи, нужные для служения литургии. Ленин был убежден, что выручит продажей собственности церкви не миллионы, а миллиарды золотых рублей, несмотря на то что церковные земли, иногда вместе со зданиями, уже были конфискованы государством. Этими доходами советская власть смогла бы хоть отчасти выплатить долги царского правительства и таким образом добиться признания европейскими государствами. Троцкий смотрел на эти богатства с другой точки зрения. Убежденный, что в любой момент вспыхнет мировой пожар, он считал, что церковные деньги будут финансировать революционную войну, и их надо захватить сразу, пока их не обесценит мировая революция.

И Ленин, и Троцкий сильно преувеличивали ценность своей добычи. Отнимали кресты, церковную утварь, изымали изделия из драгоценных металлов, но выручили всего 4 млн золотых рублей (из которых потратили только 1 млн на голодающих). Коммерсанты, специализировавшиеся на драгоценностях и произведениях искусства, неохотно покупали краденый товар – не хотели марать свою репутацию. Большевики, как обыкновенные грабители, могли иметь дело только со спекулянтами.

Более просвещенные большевики протестовали, но на их протесты не обращали внимания. Луначарский тщетно умолял Ленина сотрудничать с иерархами и не делать из них врагов, чтобы «в безопасной для нас форме примирить с нами крестьянство идеологически». Дзержинский и Лацис не хотели миндальничать с «очередными увлечениями богоискателей» (24). Дзержинский доказывал:

«Церковь разваливается, поэтому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать [sic] ее в обновленной форме. Поэтому церковную политику развала должен [sic] вести В.Ч.К., а не кто-либо другой. Официальные или полуофициальные сношения с попами – недопустимы. Наша ставка на коммунизм, а не религию. Лавировать может только В.Ч.К. для единственной цели – разложения попов. Связь какая бы то ни было с попами других органов – бросит на партию тень – это опаснейшая вещь. Хватит нам одних спецов».

Жена Троцкого, Наталья Седова, тоже увещевала: ей хотелось собрать для русских музеев все те церковные ценности, которые имели художественное значение, и ей претило, что иконы рубили топором ради серебряного оклада. Но Ленин не унимался: его ненависть к церкви не уступала его презрению к крестьянству и к крестьянской слепой вере в Бога и землю. ЧК расстреляла зачинщиков крестьянского бунта в Шуе, и Ленин полностью поддержал крайние меры. 19 марта он написал политбюро:

«…единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей, и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешенной [sic] и беспощадной энергией и не останавливаясь [перед] подавлением какого угодно сопротивления…

Один умный писатель [Макиавелли. – Д. Т] по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый краткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут…

Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий» (25).

Только по одному пункту Ленин колебался: он побоялся антисемитской реакции, возможной в том случае, если создастся впечатление, что именно евреи управляют таким «антипогромом» против русских христиан. Поэтому нужно было поставить руководителем этой расправы, хоть напоказ, чисто русского. «Официально выступить с какими то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, – никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий».