Сталин и его подручные - [29]

На русских жандармов Дзержинский производил совершенно другое впечатление: он был не страшен, а «пылок, раздражителен, необуздан». В январе 1899 г. они сослали его дальше на север, в поселок Кайгородское. Здесь он проводил целые дни с ружьем, охотясь на дичь. Товарищи по ссылке подарили ему медвежонка; он научил зверя танцевать, и тот даже ловил судаков для хозяина. Но медведь вырос и начал душить кур и нападать на коров; Дзержинский посадил его на цепь. Но медведь все-таки бросался на прохожих, и Дзержинский застрелил его. Отношения с Ритой тоже ухудшались, несмотря на ежедневную переписку. Она уговорила жандармов пустить ее в Кайгородское, где они снова зажили вместе. Но, как и медведь, она ему уже надоела. В августе Дзержинский сбежал. Жандармы не особенно усердствовали, распространяя описание высокого и стройного рыжего мужчины, чей «облик дает впечатление заносчивости». Через пару недель Дзержинский уже находился в Польше и начал работу по размежеванию радикально интернационалистской Социал-демократической партии Королевства Польши и Литвы с остальными польскими социал-демократами. Рита была забыта.

Через год его опять поймали, и в тюрьме он испытал глубокую человеческую привязанность. Он ухаживал за заключенным Антеком Росулом, который умирал от туберкулеза. Страдания Росула Дзержинский помнил всю жизнь; те страдания, которым он сам потом подвергал своих жертв, он, несомненно, считал воздаянием за те муки, которые Росул претерпел от царских тюремщиков (7).

Через два года Феликса сослали в Якутию. В сибирской тюрьме он организовал забастовку политических заключенных, а потом в ссылке проводил целые дни на охоте. Его жена вспоминает, что он застрелил самку лебедя, а когда прилетел самец, выстрелил и в него, чтобы вдовец не страдал, но промахнулся и был сильно удивлен, когда лебедь сам покончил с собой, ударившись о землю. «Юзеф [подпольное имя Феликса. – Д. Р.] рассказывал это с волнением, удивляясь верности лебедя» (8).

В 1903 г. Дзержинский вновь бежал из ссылки. Несколько недель спустя он, теперь живая легенда, возник сначала в Берлине, потом в Кракове. Его новая невеста, Юлия Гольдман, была романтична, в духе призрачных героинь его стихов. Она умерла от туберкулеза в 1904 г. В 1905 г. Дзержинский вернулся в Варшаву и начал провоцировать бунты и забастовки. Забастовки и последующие аресты привели к уступкам и амнистиям со стороны нового правительства. Дзержинского уже считали ключевой фигурой в российском социал-демократическом движении. В 1906 г. он был на съезде в Стокгольме, где познакомился с Лениным, Сталиным, Ворошиловым, Рыковым и Плехановым. Ленину понравилась целеустремленность поляка. Он считал Дзержинского, как и Сталина, неотесанным, но ценным субъектом – послушным исполнителем любых заданий. Пройдут годы, и Дзержинский начнет тяготиться покровительственным отношением Ленина к себе.

В 1908 г. жандармы в очередной раз арестовали Дзержинского. Он просидел достаточно долго для того, чтобы полностью овладеть искусством допроса, доноса и возмездия. Очень многие из тех указаний, которые он через десять лет даст ЧК, основаны на практике царских следователей и надсмотрщиков или на его собственном опыте и наблюдениях о психологии заключенного. Дзержинский стал догматическим большевиком: спорил с еретиками, особенно с отрицавшими марксизм эсерами. Усердно занимался расследованиями, расчетами, очными ставками, чтобы выявить, кто из заключенных был стукачом, предателем или двойным агентом. Весь этот опыт он потом использует в чекистской работе.

Все это Дзержинский очень живо описывал в своем «Дневнике узника» («Pamiętnik więźnia»), напечатанном в польском «Красном знамени» («Czerwony sztandar») в мае 1908 – августе 1909 г. Странно, что будущий палач так же трогательно, как Виктор Гюго или Достоевский, описывал, что испытывают жертва, другие заключенные, смотрители при повешении, и подчеркивал гнусность и ужас смертной казни. Уму непостижимо, как Дзержинский мог забыть, когда сам посылал тысячи людей на расстрел, строки, написанные им всего за десять лет перед тем:

Ночью с 8-го на 9-е казнили польского революционера Монтвилла.

Пока еще было светло, сняли кандалы и перевели его в смертную камеру. Судили его 6-го. У него не было иллюзий, и 7-го он попрощался с нами через окошко, во время нашей прогулки. Его казнили в час ночи. Палач Егорка получил, как всегда, 50 рублей за работу. Анархист К. рассказал мне, стуча в потолок, что «они решили не спать всю ночь», и жандарм мне сказал, что одна мысль о казни «заставляет содрогаться и не можешь заснуть и постоянно ворочаешься». И после этого ужасного преступления здесь ничего не изменилось: ясные солнечные дни, солдаты, жандармы, смена караула, прогулка. Только в камерах стало тише, не слышно голосов, поющих песни, многие ждут своей очереди.

Дневник вопиет против жестокости царских судов, против пыток; Дзержинский превозносит дисциплину социал-демократов и осуждает безнравственность анархистов. Справедливость суждений сначала поражает, но потом озадачивает тот факт, что человек, написавший эти строки, скоро станет тюремщиком куда более жестоким, чем те, кого он обличает. Узколобое самомнение Дзержинского не давало ему осознать собственные противоречия. Довольный тем, что перехитрил жандармов, допрашивавших и стерегших его, он хвалил собственную тонкую интуицию – ведь он сумел разоблачить осведомительницу Ханку, которая донесла на революционеров, освободивших ее из сумасшедшего дома, а потом свалила вину за донос на другую женщину.