Сталин и дураки - [16]
Что произошло дальше, не совсем понятно. То есть Корягина с его подрывным опусом кто-то «сдал», однозначно. Но был ли это внедренный агент, или утечка произошла случайно, остается загадкой. В первую очередь неизвестно, как Корягин легендировался, что о нем знали. По идее, неприятно настойчивого деда с крутым партийным прошлым мог намеренно «спалить» и один из прижатых КГБ диссидентов — подозревая в нем провокатора.
Кто провел с Корягиным «беседу», сколько их было и в каком они проходили ключе, сейчас не узнаешь. Достоверно известно следующее: Корягин состоял в так называемом «контингенте» Центральной Клинической Больницы. Неизвестно, чувствовал ли он на самом деле ухудшение самочувствия, или ему настоятельно посоветовали «обследоваться по-хорошему, а то будет по-плохому». В 79-м году он якобы добровольно лег на стационарное обследование в Отделение функциональной неврологии ЦКБ («кремлевскую психушку»), где и получил своей первый, пока еще довольно мягкий диагноз. Именно в ОФН ЦКБ была сделана нелегальная копия «Сталин и дураки», которая затем пошла по рукам, не выходя, правда, за пределы психиатрического сообщества. Еще один парадокс Корягина: высоко оценили его сочинение врачи-психиатры, и совсем не как медики, а как простые читатели. И все, что нам сегодня известно о Михаиле Корягине — тоже отголоски сказанного в стенах ОФН.
Дальше процесс закрутился быстро: диагноз обострился (по непроверенным данным, объективно «обострился» сам пациент), оставить Корягина на стационарном лечении в ОФН «не смогли», он был помещен в одну из рядовых московских клиник — и след его теряется навсегда. Если кого и интересовала дальнейшая судьба Корягина, то только его куратора из КГБ. У психиатров ОФН хватало своих забот, и сумасшедших дедушек, которые Сталина видели «вот как тебя сейчас» — тоже. Отличие ОФН от простой психлечебницы заключалось лишь в том, что дедушки из «контингента» действительно Сталина видели и многое могли о нем расскаать, это не было бредовым вымыслом.
Корягин тоже рассказал — в своих новеллах.
Исходный текст Корягин печатал на машинке по всем законам самиздата — через один интервал на тончайшей, почти что папиросной бумаге. Дошедшая до нас копия совсем другая, она набита через полтора интервала на стандартной бумаге среднего качества; набита явно наспех, со множеством опечаток и исправлений. Косвенно это подтверждает то, что копию делали прямо в ОФН, кто-то постарался на ночных дежурствах. Умелому, но не профессиональному машинисту понадобилось бы на перепечатку «Сталин и дураки» часов восемь чистого времени (впрочем, многое зависит от состояния машинки, эта сильно изношена, что опять-таки в пользу версии о первой копии).
Дальше начинается область догадок. Все-таки, как широко был известен текст Корягина к началу перестройки? Двадцать читателей, тридцать, сто? Сделал ли он то дело, на которое так надеялся автор — повлиял ли на умы? Диссидентская среда отторгла «Сталин и дураки» и забыла, не разглядев в новеллах Корягина ничего, достойного внимания. А не совсем диссидентская, знакомая с поздними «психиатрическими» копиями, возможно, уже посмертными? Неизвестно.
Просто при некотором усилии воли можно вдруг разглядеть явное влияние Корягина в таких без натяжки культовых текстах, как, например, «Как размножаются ежики».
Вопрос в том, оправданно ли это усилие воли. Банального совпадения творческих методов никто не отменял. Там лубок и тут лубок. Там «стебалово» и тут «стебалово». Разница лишь в том, что стеб Корягина нес мощную смысловую нагрузку. И не его вина, что дешифровка смыслов оказалась непосильна для читателя 70-х.
Мы, через тридцать лет, как-нибудь справимся.
И сможем от души посмеяться.
Олег Дивов, 2009
Они начали убивать и уже не остановятся. Им надо быстро ликвидировать тех своих, кто больше не нужен, и всех чужих, кто стоит на пути. Федеральная безопасность едва успевает считать трупы, и никто не понимает, какова главная ставка в этой смертельной игре. Счастье для всех? Не смешите, говорит Делла Берг, вас надули. Вопрос — чего ради.Да, жизнь в либеральной утопии непроста. Большие возможности, но жесткие рамки. Никто не умрет с голоду, но мало кто добьется настоящего успеха.И обычного человеческого счастья вам точно не обещали.Но для униженных и отчаявшихся, для всех, кого общество вытолкнуло за борт, есть выход.
Из-за этой книги иногда дерутся. Семь лет продолжаются яростные споры, что такое «Выбраковка» – светлая антиутопия или страшная утопия? Уютно ли жить в России, где победило «добро с кулаками»? В Росcии, где больше никто не голоден, никто не унижен, уличная преступность сведена к нулю, олигархи сидят в тюрьме, рубль дороже доллара. Но что ты скажешь, если однажды выбраковка постучится в твою дверь?.. Этот довольно простой текст 1999 года – общепризнанно самый страшный роман Олега Дивова.После январского переворота 2001 года к власти в России приходит "Правительство Народного Доверия", которое, при полной поддержке жителей государства и Агентства Социальной Безопасности, за 7 лет смогло построить процветающее экономическое сообщество – "Славянский Союз".
Он знает цену золоту, но выше ставит дружбу, а всего выше – долг перед Родиной. Верует в Господа, но побаивается старых богов. Говорит на нескольких языках и сражается любым оружием. У него своеобразное чувство юмора, и он очень добрый. Неравнодушный, живой, в чем-то весьма ранимый человек. Храбр по имени Илья Урманин. Он живет в мире, где «людьми» называют лишь свободных. Это мир Древней Руси.Новая книга Олега Дивова – опыт глубокого погружения в этот яркий и сложный мир. Чтобы рассказать о нем простыми и честными словами, понадобился особенный герой.
Далекая планета, очень похожая на Землю. Яркие и сильные люди, очень похожие на землян. Мы найдем общий язык с туземцами – или нам лучше уйти. Беда в том, что уйти мы не можем. Открыв «Землю-два», русские, сами того не зная, принесли с собой войну. Пока еще холодную. Но скоро здесь будет жарко. И степные псы, пожиратели трупов, наедятся до отвала. Кажется, мы любим создавать трудности и потом их преодолевать…
«Оружие Возмездия» – очень смешная, местами просто издевательская, а местами и трагичная история из армейской жизни. Ничего подобного раньше не печатали: это воспоминания сержанта, служившего в уникальной части. Добро пожаловать в Бригаду Большой Мощности, которая давит все на своем пути и стреляет так, что земля трясется.Автор уверяет: если вы были в Советской Армии, то, прочитав «Оружие Возмездия», лишний раз убедитесь, что служили не зря, а кто не служил, лишний раз порадуется, что армия обошлась без него.Но и тем, и другим он обещает несколько часов здорового смеха вперемежку со светлой грустью.
Мир огромен и непрост. Десятки обитаемых планет, четыре гуманоидные расы, центральное правительство и частные колонии, черные пятна на карте Галактики и целые диссидентские государства. Но люди остаются людьми, даже если владеют личными звездолетами и носят чипы-импланты: они по-прежнему любят и ненавидят, открывают новые земли и возделывают старые, торгуют и воюют, создают произведения искусства и совершают преступления. Иногда они убивают.Иногда разные люди пытаются убить Деллу Берг, поэтому в медицинской страховке молодой красивой женщины указаны огнестрельные ранения.
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.
Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.