Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II: лето 1907 – март 1917 года - [54]
В октябре 1909 г. тифлисские жандармы со ссылкой на информацию, полученную из Баку, назвали Кобу-Тотомянца главой бакинской организации РСДРП (см. док. 13). Это соответствовало действительности. Бакинский комитет, по сведениям агента Эстонца, состоял из восьми человек: Иван Резников, Сурен Спандарян (Тимофей), Прокопий (Алеша) Джапаридзе, Коба, Бочка (Мдивани), Степан Шаумян и двое рабочих, взятых в комитет для проформы (см. док. 18). Сообщения агентов не всегда были точны: так, тот же Эстонец доносил, будто газета «Бакинский пролетарий» выходит дважды в месяц тиражом 3 тысячи экземпляров, что было сильным преувеличением (см. док. 18), ведь удалось с трудом напечатать два номера; по более реалистичным оценкам Ерикова-Фикуса, тираж шестого номера составил 600 экземпляров (см. док. 11). Но что касается состава Бакинского комитета, то приведенный Эстонцем список правдоподобен, поскольку других влиятельных большевиков тогда в Баку не было. Резников и Спандарян сидели в тюрьме, Джапаридзе еще в конце июля отправился в длительную поездку (см. док. 11), в октябре Эстонец сообщал, что тот «скрывается» (см. док. 18), в середине месяца Алеша тайно приехал в Баку, «ночует у своей жены; днем его нигде нельзя видеть, его очень скрывают» (см. док. 26). Джапаридзе в течение трех месяцев работал в Грузии, в Тифлисе и Кутаисе, а по возвращении в Баку в октябре был арестован, причем по собственной оплошности: он забыл в поезде чемодан с нелегальной литературой, где находились и его документы>[183]. В 1910 г. Джапаридзе был выслан в Ростов с запрещением на пять лет жительства в Закавказье, Спандарян также был выслан, но только из Бакинской губернии, поэтому перебрался в Тифлис. Таким образом, оба этих видных большевика из бакинской организации выбыли. Что касается Шаумяна, то в начале ноября 1909 г. Иосиф Джугашвили в письме к Михаилу Цхакая жаловался, что Степан три месяца как «бросил работу», да и многие партийцы отошли от революционной деятельности – «поумнели», по ироничному выражению Кобы (см. док. 29). Секретный агент Михаил доносил 8 сентября: «Арестом „Тимофея“ очень напуганы, поговаривают уже, что делать в случае провала „техники“ (типографии). Шаумян, опасаясь ареста, бежал» (см. док. 19). 23 ноября Фикус известил, что из Баку уехал и Бочка-Мдивани>[184] (см. док. 33). Таким образом, Коба лишился основных товарищей-соперников за руководящую роль в комитете. Он остался в Баку.
Возможно, именно по причине изменения иерархии партийцев и передела сфер влияния в организации несколько месяцев спустя произошел конфликт с Кузьмой-Сельдяковым. К концу ноября, по сведениям Фикуса-Ерикова, они двое остались «главными деятелями», поделив между собой районы: Коба взял себе Железнодорожный, Черногородский, Городской районы и контакты с моряками, Кузьма – крупнейшие нефтепромысловые районы Балаханы, Биби-Эйбат, а также Белый город (см. док. 33). В марте между ними случилась ссора. У Сельдякова находились деньги – 150 рублей, присланных Центральным комитетом РСДРП на постановку типографии, которой плотно занимался Джугашвили. Но Кузьма «за что-то обиделся на некоторых членов комитета и заявил, что оставляет организацию», причем отказался отдать деньги Кобе, «очевидно, выражая „Кобе“ недоверие». Таким образом описывал ссору Фикус-Ериков (см. док. 38), тогда как агент Дубровин прямо указал, что между Кузьмой и Кобой «на личной почве явилось обвинение друг друга в провокаторстве» (см. док. 39). Этот эпизод привлек пристальное внимание исследователе>[185], особенно в связи с тем, что Кузьму ошибочно сочли Степаном Шаумяном. О том, что в окружении Шаумяна бытовало мнение о сотрудничестве Джугашвили с охранкой, позднее многократно рассказывала принадлежавшая к этому кругу Ольга Шатуновская>[186]. Но Кузьмой был Сельдяков, относительно которого посетивший Баку в начале 1910 г. в качестве члена ЦК Виктор Ногин (видимо, как раз он привез и отдал Сельдякову те злополучные 150 рублей) вспоминал, что тот «был в довольно тяжелом положении, ибо своей обычной горячностью создал вокруг себя атмосферу, которая мешала ему работать» (см. док. 40). Свои воспоминания Ногин написал в то время, когда в партии уже циркулировали слухи о былом провокаторстве Сталина, поэтому, наверное, Ногин сформулировал так осторожно, но из его слов понятно, что виновным в пустом конфликте он считал несдержанного Сельдякова. То, что конфликт был пустым, доказывается, по мнению З. И. Перегудовой, отсутствием всяких упоминаний о партийном разбирательстве, неизбежном, если бы Кузьма смог как-то аргументировать свои обвинения>[187]. Но он ссылался только на историю с разоблачением как провокаторов Козловской, Прусакова и Леонтьева, в которой решающую роль сыграл Коба.
Александр Прусаков и его жена Дуня Козловская работали наборщиками в подпольной бакинской типографии, то есть были допущены к главному партийному секрету. Однажды в конце сентября 1909 г. Козловская будто бы объявила, что типография провалена и вот-вот будет захвачена жандармами, вслед за этим призналась, что они с мужем являются осведомителями полиции, что и вызвало спешный переезд типографии в другое помещение в начале сентября. Этот эпизод дошел до нас в разнящихся описаниях. 24 сентября агент Михаил донес, что Коба спешно приискивает новое помещение, спешка вызвана «распространившимся слухом о провале, о котором передала женщина, работавшая в помещении по Бондарной 66 [адрес подпольной типографии]. Женщина эта, после своего заявления, уехала в Одессу», а о причинах переноса типографии будет объявлено в специальной прокламации (см. док. 19). Из этого текста не ясно, донесла ли женщина на типографию в полицию или до нее дошли слухи о том, что полиции известен адрес. 27 сентября Фикус сообщил, что полторы недели назад в организации распространился слух о провале «техники», что вследствие этого работавшие там наборщики отказались продолжать работу и сначала муж, затем и жена уехали в Одессу и что будто бы затем к Бочке-Мдивани и Кобе явился некий неизвестный и предупредил, что жандармскому управлению известно о типографии и планируется ее захват во время печатания следующего номера «Бакинского пролетария» (см. док. 19). Последнее сообщение не могло не встревожить жандармов, поскольку именно так они и собирались поступить. После получения 13 сентября донесения агента Михаила, узнавшего адрес типографии, начальник охранного отделения пометил в сводке: «По приступе к печатанию на новой квартире приступлю к ликвидации» (см. док. 19). В жандармском управлении должны были задуматься о том, что кто-то из сотрудников служит информатором революционеров.
