Стакан молока, пожалуйста - [57]

Потом Том прошелся по комнатам, совсем как она. Он тоже избегал заходить в ту комнату. После этого позвал ее, она нашла его в своей спальне. Наверное, она все–таки ждала, что он рассвирепеет оттого, что она чуть не выцарапала глаз клиенту, и начнет ее бить. Но ничего такого не случилось.

— Хорошо! Порядок! Очень хорошо! — сказал он и открыл дверцы шкафа.

Цветастое платье, доставшееся ей от Веры, слегка качнулось. Юбка клеш, слишком дамская, была ее единственной нарядной вещью. Джинсы, спортивные брюки. Куртка, в которой она приехала, и новая красная теплая куртка! Ей было неприятно даже подумать о том, что ее куртка могла бы висеть на вешалке в прихожей. Том показал на куртку и произнес что–то, чего она не поняла, но на всякий случай кивнула, как будто была с ним согласна.

С правой стороны на полке лежали ее джемперы и топики. Аккуратной стопкой. И нижнее белье. Корсет и чулки, купленные Ларой, лежали в той комнате.

Дорте испугалась, что он приподнимет белье и найдет пакет с письмами, которые она так и не отправила. Но, к счастью, он ни к чему не прикоснулся. Только кивнул и закрыл шкаф. Потом что–то пробормотал и показал на нее, наморщив лоб. Она поняла, что, по его мнению, у нее мало одежды. Пока они стояли у шкафа, он вдруг обнял ее за талию и привлек к себе. Она почувствовала его пальцы на шее под волосами и подумала, что ему ничего не стоит сжать их. И тут же ощутила на горле его сильные руки.

Но он не задушил ее, его пальцы делали круговые движения, отчего она вся покрылась гусиной кожей. Невольно она прижалась головой к его груди. Но тут же отпрянула.

Дорте иногда вспоминала, каким он был, когда они вдвоем ехали в машине. Их ночевку в гостинице. Мать назвала бы Тома добрым. Но, судя по рассказам Лары, его настроение могло быстро меняться. А его поведение здесь в последний раз! На диване. Конечно, она думала и об этом. Но он не должен делать этого здесь, в ее спальне! И снова она увидела перед собой лицо Лары, когда та говорила: «Не давай ему повода! Не серди его!»

Но он не рассердился, просто отпустил ее и вывел из спальни, пытаясь что–то рассказать ей, но она поняла только несколько отдельных слов: «Поездка» и «Рождество». Ее бумажки с норвежскими словами имели существенный недостаток в них были только названия предметов и прилагательные. Но не было глаголов. А выучить язык без глаголов невозможно. Она подражала голосу на кассетах, но этого было мало.

Как будто поняв, чего ей недостает, он взял блок желтых бумажек и поманил ее к себе на диван. Потом изобразил черточками несколько человечков, они бежали, сидели на стуле, ехали в машине, пили, лежали на диване, слушали музыку, в ушах у них были большие наушники, и над ними летали нотные знаки. Рядом с человечками Том писал слова и тут же произносил их вслух.

Его почерк был похож на сухие веточки. Дорте повторяла слова, а он серьезно кивал и говорил: «Хорошо!» — или: «Еще раз!» Так они упражнялись некоторое время. От усердия Дорте порозовела.

Неожиданно ему как будто надоело быть учителем, он встал и вопросительно посмотрел на нее.

— Пить? — спросил он и как будто что–то поднес ко рту.

— Да! Стакан молока, пожалуйста! — ответила она и тоже встала. На кухне, стоя рядом друг с другом, они выпили — он воду из–под крана, она молоко из холодильника. Потом снова наполнили свои стаканы и взяли их с собой в гостиную.

— Послушаем музыку? — спросил он и приложил руку к уху.

— Да, послушаем музыку! — повторила она, делая ударение на каждом слове.

Она поставили стаканы на стол, он принес магнитофон и включил Баха.

— Ляжем на диван? — предложил он и показал на лежащего человечка.

У нее не было сил ответить ему, она просто легла, стараясь занять как можно меньше места. Он молча погасил верхний свет и лег рядом с нею. Ее забинтованную руку он осторожно положил себе на плечо. Потом вставил ей в ухо один наушник, себе — другой. Сквозь махровый халат она ощущала его жесткую голову. Где были его руки, она не знала, она их не чувствовала.

— Бах! — сказал он сонным голосом. Потом замер и стал слушать.

Мало–помалу боль в руке почти прошла. Но на этот раз Дорте не спала. И знала, что последует за тем, когда он вынет наушник из уха. Том разделся, сняв все, кроме трусов. Распахнул на ней халат, и она почувствовала нежное прикосновение чужой кожи. Сперва он долго лежал, просто прижавшись к ней, словно грелся. Свернувшись и держа между ними согнутые руки. Он ни разу не потревожил забинтованную руку Дорте. Дыхание его было ровным, точно он спал. Потом оно стало доноситься откуда–то снизу. Оттуда, где его руки скользили теперь теплыми тенями. Она только этого и ждала. Его губ. Его языка.

— Нет! Не думай об этом! — решительно сказал Николай. Они лежали на ржаном поле, что не разрешалось. Ведь под ними стебли мялись и ломались. Но это было еще полбеды.

— Если нас кто–нибудь увидит, то всем расскажет, — сказала Дорте, боясь, что ее единственное летнее платье измажется в земле.

— Мы не делаем ничего дурного, просто лежим здесь, и все. Кроме того, все поймут, что виноват в этом я.

— Почему?

— Если бы я не привел тебя сюда, тебе такое и в голову бы не пришло.