Стакан молока, пожалуйста - [37]

Кто–то прошел по лестничной площадке. Она вспомнила эхо их с Томом шагов, когда они шли от лифта к квартире. И двери по обе стороны площадки. Должно быть, в этом доме полно людей. Моясь в ванной, она два раза слышала, как поднимается лифт. Вот и теперь кто–то вошел в соседнюю квартиру. Чтобы увидеть кого–нибудь, ей пришлось бы открыть дверь и выйти на площадку. Можно было бы поставить туфлю, чтобы дверь не захлопнулась. Но что она скажет? К тому же пришедший мог оказаться мужчиной.

Дорте принесла стакан молока и снова села у окна. Земля была бесконечно далеко внизу. Том открывал окно на кухне, чтобы получше проветрить после готовки. Тогда она об этом не подумала. Окно — это возможность. На тот случай, если все будет намного хуже, чем теперь.

На стене у двери висел календарь с фотографиями парусников. Раскрытый на июле. Это был чужой мир. Ей следовало спросить у Тома, какой сегодня день. Но тут она вспомнила, что даже не знает, вернется ли когда–нибудь Том в эту квартиру.

Допив молоко, Дорте решила спросить об этом у Лары, которая говорит по–русски. Важно было вести счет времени. Поддерживать порядок. Знать, сколько дней жизни уже израсходовано и никогда к ней не вернутся. Она пошла в свою комнату и посмотрела на часы, что стояли на тумбочке. Десять минут шестого. В любом случае это было неверное время. Дорте сняла с себя отцовские часы и положила их рядом. Может быть, Бог решил, что эта часть ее жизни не должна измеряться днями и часами?

Дорте не была уверена, что решится лечь спать, хотя и очень устала. В конце концов она все–таки легла, оставив приоткрытой дверь в коридор. Так она по крайней мере сразу увидит, если кто–то войдет в квартиру. Но заснуть все равно не могла. Из–за звуков, разносившихся по дому, ей казалось, что она покоится в большом урчащем животе. Она лежала и слушала. Ждала. Сама не зная чего. Слушала стук собственного сердца. Оно стучало и стучало. Несколько раз она сжималась, заслышав шаги на площадке. Потом раздавался скользящий, металлический шум лифта. Хлопали двери. Движение машин под окном то утихало, то снова усиливалось. Один раз ей почудилось, будто кто–то пытается просверлить стену, но, очевидно, этот звук донесся с улицы. Ей пришло в голову, что к ней хотят проникнуть, просверлив стену. И вдруг, словно далекое «Аминь!» из материнской молитвы, до нее донесся гудок парохода.

Дорте обхватила руку, лежавшую на одеяле. Кожа была гладкая, теплая, обычная. Как будто она лежала дома рядом с Верой. Это помогло. Она заставила себя думать, как хорошо, что она может растянуться на чистой постели, хотя в промежности у нее все ныло и горело. Когда в щель между гардинами проник свет и нарисовал тени на противоположной от кровати стене, она все еще не спала.

16

— Алло! Есть здесь кто–нибудь?

Не успев проснуться, Дорте села на кровати. В низ живота, как всегда при резком движении, словно воткнули нож. Дверь в коридор была распахнута, но того, кто пришел в квартиру, она не видела. Она глотнула воздуха и прислушалась. Потянулась за халатом, встала. Кто бы там ни был, лучше встретить его стоя. Часы на тумбочке по–прежнему показывали десять минут шестого. Вытерпев обычную пытку, но не зажимаясь, хотя ей и надо было в уборную, Дорте босиком вышла в коридор.

Незнакомая женщина вешала на круглую вешалку элегантную зеленую шубку. Казалось, она живет здесь и лишь ненадолго выходила по делам. Оглянувшись и увидев Дорте, женщина ойкнула. Как будто увидела что–то мерзкое, но ее золотистая рука тут же протянулась к Дорте. Дорте пожала крепкую, теплую ладонь.

— Привет, Дорте! Меня зовут Лара, и я буду во всем тебе помогать. Том сказал, что ты не совсем здорова, но с этим мы справимся.

Все это было сказано по–русски! Слова запрыгали по комнате, как мячики. Через минуту Дорте сообразила, что стоит босиком в голубом махровом халате и плачет на глазах у этой незнакомой женщины. Пристыженная, она выдернула у нее свою руку и вытерла лицо. Склонив голову набок, незнакомка, не изменившись в лице, наблюдала за ней. Потом подняла большую черную сумку и прошла на кухню.

Дорте молча поплелась следом. Оторвав кусок от бумажного полотенца, рулон которого стоял на столе, она как можно тише высморкалась. От радости, что она понимает все, что ей говорят, у нее закружилась голова.

Лара вытащила из сумки пакет и положила его на стол. Кухню заполнил запах Николая, отчего слез у Дорте не убавилось. Она оторвала еще кусок бумажного полотенца. Все это время незнакомка болтала без умолку веселым, глубоким голосом сельской жительницы:

— Путешествие было не из легких, правда? Том говорил, ты попала в руки грубых мужиков. Ничего, мы во всем разберемся, и все обойдется. Конечно, обойдется! Все обходится. Только расслабься. Я тебе помогу. Все будет хорошо, — щебетала она, открыв дверцу холодильника. Что–то передвинула там с места на место. Вытащила мясной паштет, понюхала, сморщилась и выбросила паштет в помойное ведро, нажав на педаль. Потом достала из сумки блокнот и стала что–то записывать, как ревизор, исполняющий свои обязанности. Она снова вышла в коридор, открыла двери комнат и очень быстро осмотрела их, словно куда–то спешила.