Стаб - [4]

Рэймс колебался всего несколько секунд. Этого как раз хватило мне на то, чтобы пересмотреть всю свою жизнь.

Это было похоже на откровение. Я будто взглянул со стороны на всю эту паршивую ситуацию, на себя, вспомнил, как оказался в этом коридоре и представил, что меня ждёт в ближайшие годы, если я не решусь…

В общем, это было самым безумным, смелым и вместе с тем подлым (по отношению к Задире) поступком в моей жизни.

— Возьми… возьми меня. — Услышав свой голос, я растерялся. Стараниями Задиры он звучал отвратительно, но беда даже не в этом. Будучи не самым разговорчивым ребёнком, я понял, что теперь просто не могу… не знаю, как ему объяснить. — Выбери меня… ты не пожалеешь, клянусь. Я буду, кем скажешь. «Мебелью», «куклой»… мне всё равно, что делать, только бы выбраться отсюда. Ты же понимаешь… лучше всех понимаешь, что это за место… Дай мне шанс.

Я замолчал и уставился на него, вполне осознавая возможные последствия своей дерзости. Но мужчина ничего не ответил и, что важнее, не сдвинулся с места. Я принял его оцепенение за внимание, хотя, как я пойму позже, Рэймс был просто шокирован. Он оказался не готов столкнуться с чем-то подобным и предпочёл бы разбираться с вооружёнными до зубов наёмниками. Ведь в таких ситуациях он знал, как себя вести, а тут…

— Мне не выжить здесь, но если ты научишь меня… если заберёшь… я стану самым сильным. Не знаю, как, но я стану, клянусь! И я лучше умру за тебя, чем сдохну здесь, понимаешь? — Я подполз и вцепился в его штанину. — Ты не найдёшь никого преданнее меня. Я говорю это не потому, что боюсь умереть здесь, а потому что хочу умереть за тебя…

И я не лгал. В тот момент я действительно в это верил. Он был силён, властен и прекрасен, и я смотрел на него, стараясь донести главную мысль: "Если ты решил спасти меня, сделай это как положено. Доведи дело до конца".

Рэймс посмотрел вглубь коридора: как оказалось, его хозяин наблюдал за развернувшейся драмой и ожидал его ответа с тем же нетерпением, что и я.

— Этот сойдёт, — пробормотал Рэймс, имея в виду Задиру.

Не меня.

Он прошёл мимо, и я послушно разжал пальцы.

Его выбор пал на моего врага. Моего несостоявшегося убийцу. И сделал он это не из-за несомненных качеств последнего, а мне назло и в угоду своему господину. Рэймс оказался хуже Задиры, и именно с этим мне было смириться тяжелее всего.

Кроме того пришлось смиряться с тем, что мои первые чистосердечные, светлые порывы были растоптаны так бесцеремонно, в мгновение ока.

Смотря вслед гостям, я пытался разобраться в собственных чувствах. У меня до сих пор саднило горло, но в груди жгло сильнее. Мне хотелось закричать, но — опять же — у меня болело горло и жгло в груди…

Шаги стихли, и я почувствовал себя ещё хуже — так, словно остался один в целом мире. Заметив оставленные иерархом перчатки, я подполз к ним и натянул на свои грязные ладони. Это было вопиющим преступлением, но я не мог отказать себе в удовольствии — стать сопричастным высшей власти даже таким нелепым, детским способом.

Так я сидел ещё пару минут, сжимая и разжимая кулаки, пока меня не застали за этим занятием надзиратели. Мне влетело… по большей части за испачканную одежду, ну и за то, что я шлялся, где ни попадя тоже.

Перчатки отобрали, но я не сильно расстроился. Хотя бы потому, что этот случай сделал меня невероятно популярным среди приютских детей, тем самым позволив мне преспокойненько дожить до самого выпуска. Я стал кем-то вроде носителя уникального знания. Видевший иерарха и говоривший с его ликтором.

Даже прихвостни Задиры обходили меня стороной. Поначалу, пародирующие надменность элиты, они как будто бы не замечали меня, веря, что не сегодня-завтра Задира вернётся за ними, как настоящий друг.

— И тогда уж мы не станем зависать со всякими придурками. Ликторы, знаете ли, ужасно заняты. Ни одной свободной минуты. Но, может, мы заглянем сюда, чтобы выбрать себе что-нибудь из «мебели». Хотя вряд ли среди такого сброда можно найти достойную «вещицу».

Но прошёл год, за ним — следующий, и они не трогали меня уже потому, что сами стали мальчиками для битья. Сдержал в итоге Задира слово и вытащил своих дружков из той дыры или нет, я так и не узнал.

Когда однажды я проснулся на испачканной кровью простыне, меня решили увезти на ферму.

Мне сказали, что это лучший день в моей жизни, но я не поверил. После изнурительных обследований и болезненных анализов со мной провели беседу, растолковав, какая ответственная роль мне поручается и что далеко не каждому оказывается такая «честь». И вот, представьте себе, я — счастливчик, у которого есть хотя бы «отличные генетически данные» (у большинства не было и этого), размазываю сопли по лицу, потому что понимаю, что всё пропало.

Я умру лет через пять — ожиревший, тупой, совершенно оскотинившийся. Я упаду на самое дно, тогда как многие из нас возвысятся, став солдатами. Героями. Но что расстраивало меня больше всего — он не вернулся за мной.

Да, я с чего-то решил, что Рэймс может передумать. Что ему просто нужно время — день, неделя, месяц, чтобы раскинуть мозгами и решить: «а почему бы и нет?» Просто попробовать. Дать мне шанс. Что ему стоило? Он бы не пожалел, никогда бы не пожалел о том, что передумал…