СССР в осаде - [6]

«Русские планы создания стран-сателлитов являются угрозой миру и нам». У Соединенных Штатов есть гигантский — экономический рычаг воздействия на Советский Союз. Гарриман предупредил министра военно-морских сил Джеймса Форрестола, что «мы должны встретить идеологический крестовый поход так же энергично как фашизм и нацизм». Гарриман сказал новому президенту, что Соединенные Штаты стоят перед угрозой «нашествия в Европу варваров».

Президентское восприятие, склонность к категоричным суждениям и энергичному напору произвели впечатление на Гарримана. Но он все же смотрел на мир шире. Его волновали мысли: какое влияние окажет польский вопрос на открывавшуюся в Сан-Франциско конференцию, призванную создать Организацию Объединенных Наций? Пойдут ли США на создание мировой организации, если русские откажутся войти в нее? Глобальное вовлечение требовало наличия международных инструментов соответствующего калибра, неучастие СССР выбивало из-под основания ООН (которую США видели каналом своего воздействия на мир) одну из самых существенных опор. «Правда, — ответил после раздумья президент, — без русских от мировой организации (ООН. — А.У.) мало что останется».

Третий канал воздействия — Эдвард Стеттиниус. Стеттиниус стал председателем компании «Ю.С. Стил» в 38 лет. Все отмечали его привлекательность, открытую улыбку и рано поседевшие волосы. В госдепартаменте, который он возглавил, его называли «большой брат Эд». Рузвельт поставил этого относительно слабого политика ради концентрации всей внешнеполитической власти в собственных руках в конце 1944 г. Это был опытный председатель, специалист в общественных отношениях, но отнюдь не дипломат. Иногда Стеттиниуса интересовали детали, а не суть. И все же не стоит преуменьшать его влияния. Он возглавлял могущественный государственный департамент.

И вот что сообщает госдепартамент президенту Трумэну 13 апреля 1945 г.: «Со времени ялтинской конференции советское правительство заняло твердую и бескомпромиссную позицию почти по всем главным вопросам». Стеттиниус при этом продолжал разделять ялтинский оптимизм; он полон ожидания позитивного воздействия создаваемой Организации Объединенных Наций, чье рождение ожидалось в Сан-Франциско. Стеттиниус определенно смягчал позицию нескольких профессиональных дипломатов. В конечном счете госсекретарь Стеттиниус и Директор европейского отдела Фримэн Мэтьюз согласились в следующем: «Примечательные негативные перемены настроения, последовавшие после окончания конференции, могут быть объяснены влиянием политических лидеров, с которыми Сталин вынужден был считаться по возвращении в Москву. Возможно, эти лидеры сказали Сталину, что он «слишком многое отдал» в Ялте.

Эти лидеры являются эквивалентом наших изоляционистов».

Оба американца придерживались высокого мнения о Сталине лично. Мэтьюз сказал, что Сталин является единственным диктатором, имеющим чувство юмора.

Четвертый источник воздействия на президента Трумэна являли собой англичане. По мере приближения войны к концу они занимали все более жесткую линию в отношении СССР.

На Черчилля и его окружение оказывали постоянное воздействие лондонские поляки — и в целом польский вопрос был главным для Лондона. Для Трумэна престиж Черчилля был огромной величиной. В отличие от Рузвельта, ему было трудно противостоять мировому влиянию британского премьера и тому, что Черчилль скромно называл «нашим впечатлением от того, что на самом деле происходит в Москве и Варшаве». Черчилль нуждался в Трумэне, а Трумэн — в помощи британского премьера. Нет сомнений, что для прежнего сенатора из глубинного штата Миссури Черчилль был величиной наполеоновского масштаба, и он относился к нему — по крайней мере, на первом этапе — с должным пиететом. Первые же слова Черчилля Трумэну раскрывают суть его подхода: «Важно как можно скорее показать миру единство наших взглядов и действий».

У Трумэна сложились неплохие рабочие отношения с министром иностранных дел Энтони Иденом, с которым у президента состоялись две встречи, в результате которых англосаксы нашли общую линию в польском вопросе. Иден заявил, что у Лондона никогда не было более тесных отношений с Вашингтоном. Иден выразил ту точку зрения, что Советский Союз следует «повернуть лицом к реальностям» и заставить признать «англо-американскую мощь». У следующего в Сан-Франциско Идена были и более конкретные поручения: передать президенту Трумэну «наши впечатления о происходящем в Москве и Варшаве». Английский министр иностранных дел встретился с президентом дважды.

Черчилль с нетерпением ждал сообщений из Америки и облегченно вздохнул, когда развернул телеграмму Идена:

«Новый президент США будет неустрашим в отношении Советов». Черчилль Идену 20 апреля: «Он не склонится перед Советами. Надеясь на продолжительную дружбу с русским народом, тем не менее я полагаю, что она может быть основана только на признании мощи англо-американцев».

* * *

Итак, четыре источника — Леги, Гарриман, Стеттиниус и Черчилль — оказали решающее воздействие на относительно неопытного президента, на официальный курс Соединенных Штатов. По существу в тот решающий период у Трумэна были четыре авторитета, основываясь на взглядах которых он формировал свою дипломатию: адмирал Леги, стоявший значительно жестче и правее основного состава советников и министров; посол Гарриман, который более всего боялся, как бы либерал из глубинки Трумэн не оказался слишком мягким; госсекретарь Стеттиниус, покидающий федеральную службу — не сомневавшийся в том, что Трумэн назначит собственного главу внешнеполитического ведомства; четвертым источником информации, идей и концепций для Трумэна стал всеми признанный мастер своего дела Уинстон Черчилль.