СССР. Незавершенный проект - [169]

.

И вот – переход ко времени правления Александра II. «Оттепель» середины 50-х годов XIX века? Сходство с ситуацией середины 50-х годов XX века несомненно. Это позволяет Автору, характеризуя эпоху Александра, метить в эпоху Хрущева. И тут – новые, несравненно, чем прежде, жесткие оценки времен хрущевского правления. Нет, Автор по-прежнему – не без определенной симпатии к Хрущеву. Но тут он берет главную сторону дела: всё же хрущевское время было временем тоже бюрократического господства. Да, без кровавых крайностей, без массовых репрессий, характерных для сталинизма. Но в основе своей это – бюрократическое, недемократическое, ненародное правление. Иллюзии псевдодемократической «оттепели» должны быть изжиты окончательно! Отсюда – и те жесткие характеристики (писавшиеся, подчеркну еще раз, в годы, когда Хрущев еще был у власти, когда он был всесилен, и лизоблюды слагали услаждающие его слух песнопения).

«Время Александра II (Хрущева! – безошибочно разгадывали Авторский кроссворд читатели-друзья) ничем существенным от николаевского (сталинского) времени не отличалось. Разве изменилось положение утесняемых классов, разве изменились формы хозяйствования, разве изменился государственный бюрократический аппарат? Нет, по-прежнему драли три шкуры с крестьян и работников, по-прежнему крепостной и полукрепостной труд давал низкую производительность и по-прежнему утесняемых гнали от парадных подъездов государственных учреждений.

Правда, было одно обстоятельство, которое прикрывало от невнимательных глаз прямую преемственность этих двух эпох. Это обстоятельство заключалось во всеобщем либеральном водолействе, начало которому положил сам Александр (= Хрущев) и которое стало прямой обязанностью его вельмож и сановников – от мала до велика. Стало модно осуждать (намеками и полунамеками) николаевское время. Журнальные канарейки (всего Советского Союза!) щелкали языками во славу нового «свободолюбивого» императора, во славу «нового времени» и отпускали сердитые трели по адресу времени старого.

А уж как воспевались мужество и смелость Александра и его администрации, которые (на XX съезде) будто бы смогли взглянуть правде в глаза, которые осудили-де прошлое и готовят какие-то там реформы. «Заря свободы восходит над Россией», – писали вчерашние Булгарины и Гречи (которых не поймешь, кто они – полицейские или журналисты). Да что Булгарин! Хорошие, честные, порядочные люди клюнули на это и поспешили встать в ряды Александра. Сам Герцен попался на удочку! (И Герцена, по-человечески, можно понять: ну как же, теперь хоть можно говорить вслух кое-что из того, что ты думаешь, можно хоть что-то писать, хоть что-то обсуждать с друзьями, не боясь, что назавтра тебя отправят куда-нибудь в Вятскую губернию.)

Но, между прочим, мутная волна либерализма, пущенная Александром, пущена была вовсе не по его доброте или смелости, можно даже сказать, и не по его доброй воле. Александром и его приближенными руководил животный страх перед пропастью, куда неслась страна. Россия приближалась к экономическому краху, и Крымская война ясно показала это. (Действительные причины «смелости» XX съезда!).

По-старому, по-николаевски (по-сталински) управлять было просто нельзя, невозможно. Это значило бы для дома Романовых и его окружения (партийной бюрократии) подписать свой смертный приговор. А как управлять по-новому? И что вообще значит это «по-новому»?

Как управлять по-новому, чтобы сохранить все старые привилегии – вот какая задача стояла перед правящим домом. (Задача, вставшая перед партбюрократами послесталинской эпохи!). Ясно, что это была не простая задача, ибо старые привилегии были неразрывно связаны со старыми формами.

Поэтому, чтобы выиграть время и поразмыслить над ее решением, царское правительство дало понять, что оно готовит реформы; со сцены были убраны некоторые наиболее одиозные политические фигуры, чуть-чуть отпустили вожжи, чуть-чуть ослабили цензуру, создав видимость некоторой свободы слова, и, не тронув существа, навели некоторый либеральный лоск на правительственные учреждения (= хрущевские «реформы»!). Дальше политической спекуляции дело, разумеется, не пошло.

Чиновник быстро и хорошо усвоил «новый стиль» работы. Раньше он, говоря словами Щедрина, два каменных дома ложью нажил, а теперь пошел спрос на «правду», и он еще два каменных дома уже «правдой» нажил. Правдой ли, ложью ли – чиновнику все равно, лишь бы каменные дома наживать. Такой чиновник ясно и отчетливо видел – чуть-чуть изменились формы, но суть осталась та же самая; одну и ту же суть он совершенно реально видел в своих совершенно одинаковых домах, которые-то и были подлинною сутью. А либеральные писатели, не обращая внимания на одинаковость приобретенных чиновником каменных домов, этот символ одинаковости двух эпох, разглядывали «формы» и ликовали по поводу их «неодинаковости»[327]. И повторное, жесткое резюме: «Ничем существенным время Александра от времени Николая не отличается»[328]. И потому, поняв это, и при Александре (как и при Хрущеве) не следует рассчитывать на разные там «революции сверху». Только – «снизу», и только на подготовку массового народного движения (в близком или не очень близком будущем) есть смысл тратить свои силы. Тем более что время относительной «оттепели» всё-таки более благоприятно для подобной деятельности, чем время трескучих «морозов». И Автор видит в качестве образца деятельности прогрессивных людей в подобные эпохи – деятельность Чернышевского, который, ясно осознавая «сходство двух эпох», не упускал из виду и «некоторое различие» между ними «в формах управления». «И это различие можно и нужно было использовать в политической борьбе. Но, чтобы умело использовать, надо было правильно оценить его (избежать как недооценки, так и переоценки). И Чернышевский оценил: незначительные изменения, связанные с ослаблением цензуры, и вынужденное некоторое раскрепощение общественной жизни были для Чернышевского не объектом восхищения, не желанной достигнутой целью (как воспринимали их либералы), а взятыми с боя средствами будущей революционной борьбы. Изменившиеся условия для него – это лишь более выгодные условия борьбы, а не условия лучшей жизни. И этими условиями Чернышевский не преминул воспользоваться»