СССР-2061. Том 9 - [24]

* * *

Смотритель Маяка жил на орбитальной станции со времени ее создания и числился ответственным едва ли не за все, что здесь происходило. Его приветственная речь была краткой:

— Я хотел бы сказать вам что-нибудь более доброе и осмысленное, чем «Здесь вам не Земля!», но… — он развел руками, едва не упустив норовящие зависнуть в воздухе подарки. — Здесь вам не Земля.

После этого странного заявления он угодил в объятья Пафри, который принялся мять его, попутно убеждая забить на все и улететь обратно на этой самой Медузе к человечеству и силе тяжести.

— Ты не представляешь, сколько народу мечтает тебя увидеть! А как там все изменилось! Круглый год все цветет! А какие там люди!..

— Не стоит. Я здесь привык. Даже в детстве у меня не было такой мягкой постели.

По словам Смотрителя, теперь все его честолюбивые жизненные устремления ограничивались парой текстов, которые он хотел бы закончить. Лучшего места, чем Деймос, для этого просто не существует.

В Средневековье его сочинения причислили бы к философским трактатам, в ХХ веке назвали бы художественной литературой, теперь они шли как научпоп. Он начал писать уже на Деймосе, и никогда не видел своих читателей, кроме тех, которые до него долетали. Ка, будучи горячим фанатом, тут же набился к нему в компанию, бессердечно бросив Антареса и Джанеллу на растерзание друг другу.

* * *

Когда Ка, лучась восторгом, вернулся из центра управления, Антарес разговаривал со стариком. Точнее, разговаривал старик. От его тона у Ка, что называется, шерсть на загривке встала дыбом.

— …можете сколько угодно развлекать себя анекдотами, что прогресс, зарождение жизни, наука – идолы требующие жертв. Но ты же геофизик, и значит, не можешь не понимать, что вы делаете. И что вы уже наделали.

— О чем он говорит? — вполголоса спросил Джанелла.

— Думаю, про жизнь на Марсе. Если она была, то следы надо было искать в низинах, а сейчас их уже затопили.

— Почему их затопили?

— Растения, — шепотом пояснил Ка. — Кислород.

Растапливая зеркалами ледяные шапки полюсов, земляне рассеяли над поверхностью Марса семена гибридов, сконструированных на основе генов растений каменноугольного периода и полярного кустарника смолевка. Когда-то красная планета стала зеленой от измененных хвощей, папоротников, планктона. Возможность тут работать имели только те, чьей специализацией была безопасность. Для остальных на долгих 32 года доступ сюда был закрыт. За это время безопасники возвели в равнине Исиды двухкилометровый купол, в котором удалось создать чисто кислородную атмосферу с давлением всего в три раза меньше земного, здесь же построили самые необходимые производства. Они касались топлива и ремонта оборудования: остальное пока было проще «скидывать» с Земли.

Все это время на планету рвались исследователи всех мастей. Формально запретить им ничего не могли, реально им не давали место на кораблях. За все время они не выиграли ни одного референдума, не провели ни один проект по террификации. Их программы усыхали до размера поправок.

Эта сетевая склока получила название Великого противостояния. Безопасники, которых общественность насильно припахала к «неподобающим работам в неподобающих условиях», словив за это нежданный негатив, слегка озверели. Они взяли в качестве лозунга наполеоновское: «Ослов и ученых – в середину!» Оскорбительный юмор фразы был в том, что за время, прошедшее с египетского похода, животные абсолютно реабилитировались в глазах людей, в то время как слово «ученый» устарело и приобрело ироничный оттенок, как «фарисей» или «звездочет». Но дело, конечно, было не в юморе. При любом пересчете проект БарАнТро оказывался самым быстрым и бескровным, пусть и одним из самых дорогих. Что тоже пошло ему в плюс – ориентироваться на расчетные деньги считалось буржуазным пережитком.

Наконец условия под куполом стали «человеческими», а чтобы не задохнуться за пределами колпака, было достаточно надеть специальный противогаз, и безопасники упаковали вещички. Это, конечно, просто такое выражение, — вряд ли у них были личные вещи. Прежде чем окончательно раствориться в гражданском населении подобно последним римским легионерам, они оставили по себе на память несколько топонимов на самом дальнем рубеже.

* * *

Антарес с непроницаемым выражением слушал старика, тоскливо глядя в окно. Отсюда был виден пассажирский шлюз. Медуза сидела на его макушке, как гусь на шесте. Было тихо и пусто.

От мысли, что всего две недели назад в этом первобытном раю основным документом была не Конституция, а Устав, охватывало чувство нереальности.

— Полная бессмыслица, — сказал Антарес, когда старик устал на него шипеть.

— Но там находили бактерии!

— Подумаешь. Я вот на Деймосе нашел консерватора.

— Там есть метан.

— Там, говорят, и слои есть, и фиг поймешь, откуда что берется. Хватит, товарищ Сокольцев. Все это обсуждалось миллион раз. Роботы 32 года собирали с планеты всякий хлам и ни одна лаборатория ничего в нем не нашла.

— Именно, что хлам.

— Напиши программу по распознаванию образов.

— Я не могу!

— Давай я напишу.

— До тебя уже писали, — отрезал старик. — Брали за основу все типы ископаемых, и все бестолку. Компьютер с этим не справится, нужен человек.