Сшит колпак - [12]

Фигуры сновали по запутанным траекториям, выстраивались в пирамиды, сбивали друг друга.

— Ластиф ходит двойным туном, то есть двойной восьмеркой. Тун может быть полузамкнутым. Левоориентированный тун изменяет ранг поля на четное число, правоориентированный — на нечетное…

— Нечто вроде трехмерных шахмат с меняющейся топологией игрового пространства, — пробормотал Борис.

Дамианидис посмотрел на него с беспокойством. Игельник участвовал в турнире Причерноморского топа, собиравшего сильнейших шахматистов, и лишь по случайности — в этом был твердо убежден Евгений — не стал чемпионом. Но здесь…

— Просто и увлекательно, не правда ли? — спросил кивала. — Так будете играть?

— Буду, — обреченно сказал Борис. — Но мне нужен стимул.

— Стимул?

— Да. Если я выиграю хотя бы одну партию, вы отпускаете нас отсюда. Хотя бы на время. Я не могу весь праздник мысли, котрый нас ожидает, проходить без штанов.

— Наивный! Зачем вам штаны? Впрочем, будь по-вашему. А может быть, сыграем в четверной тун? Двое на двое? Возьмите в пару вот этого, который грозился проломить стены. Он очень храбрый.

Евгений вздрогнул.

— Нет. Играем один на один, — твердо сказал Игельник.

— Хорошо. Для ваших спутников я тоже подберу задачи. Один из них, — главный кивала закатил глаза и на мгновенье задумался, — должен ознакомиться с моей блистательной историей, великой историей восхождения и слияния. Это научит и побудит. Вам доступен ход моих мыслей? Для начала путь в историю будет простым: достаточно проглотить три дымных шарика. Вот они. — На столе появились три горошины, пускающие лиловатые струйки. Кивала обратился к Дамианидису и Родчину: — Кто из вас отправится в прекрасное и поучительное путешествие?

— Как вы сказали? Проглотить шарики? — спросил Дмитрий.

— Да. А мы тем временем будем играть.

— Пойду я, — сказал Родчин.

— А я? — спросил Дамианидис.

— Пыхти за Бориса.

Глава четвертая. ЛИЛОВОЕ ДЕЛО

Старик взял в руки онгер, тронул струну. Инструмент печально пискнул. Пыхтя заходили клапаны, мшистое ложе осветилось серым огнем. Высокий ломкий голос запел о теплых морях, о людях, пасущих рыб, о подвигах бронзовых воинов Данталы, об отступниках Рыжих гор, о крузах, построивших машины, и почитателях Герты, которые эти машины ломали.

— А сейчас, — голос старика утратил звонкость, превратился в почтительно-восторженный клекот, — разливаются вширь и вглубь ветры истины, на многозеленый луг спустился отец-указатель, давший зоркое право счастья последнему нищему улшских заилов. Он принес лиловое знамя подъема, он внушил могучие песни выдоха, он простер опаловые длани охвата, и магический шар мудрости сияет в его левом лбу. Воздадим же хвалу верха и низа Его всепокровительству, чей век мы исчислим как восемь раз по шестьдесят четыре года, да восторжествуют они над миром!

Коричневой клешней старик сильно дернул струну, онгер пронзительно вскрикнул. И тотчас вся площадь застыла в святом молчании. Только розовая пыль потекла в стороны, стукнулась о глиняные пределы и заклубилась.

— Спасибо, отец, — Дмитрий протянул певцу байлу. Старик проворно сунул ее под полу шинели. Ближайшие свидетели одобрительно зацокали, и только синий стражник холодно смотрел на Родчина, теребя деревянную фигурку ластифа на груди — знак власти одиннадцатого разряда.

Худая рука тронула его локоть.

— Пора? — обернулся Родчин.

Мальчик кивнул.

Они подошли к навесу. Дмитрий забрался в латайку, мальчишка прыгнул на спину ейла, ударил пятками. Ейл дернулся, выскочил за ворота предела, и по розовой убитой дороге они покатили к столице.

В это самое время по белым ступеням Дома Расцвета в зал нижнего яруса, где в кресле удивления шестой час сидел Длинный Олсо, спускался отец-указатель Ол-Катапо. Рядом шел егерь-секретарь.

— Ну, как он там? — с расстановкой спросил Ол-Катапо, задумчиво теребя волосатое ушко.

— Надменен. Дерзок. Грозится.

— Чем же этот человек нам грозит? — По лицу отца-указателя разбежались веселые морщины.

— Удушением времени. Так, говорит, предсказывает учение. — Егерь-секретарь хихикнул.

— Учение предсказывает? Скажи ему, в учении мы тоже смыслим.

— Уже сказал, ваше всепокровительство.

— Молодец. Что у нас еще сегодня?

— Аудиенция, ваше всепокровительство.

— Кому даем?

— Богатый путешественник из Кунглы.

— Плутократ, значит?

— Плутократ, ваше всепокровительство.

Ол-Катапо выдержал паузу, потом веско сказал:

— Дадим аудиенцию.

От стены отклеился солдат в синей куртке. Бесшумно отворил дверь. В глубине зала при тусклом свете высоко расположенных окон угадывались люди. Ол-Катапо подошел к креслу. Олсо медленно поднял веки.

— Ты, — сказал он хрипло.

— Упорствуешь? — Светлые глазки отца-указателя блеснули.

— Упорствуют глупцы, — с усилием произнес Олсо. — Это выбор, Катапо. Я давно его сделал… Там, в Рыжих пещерах. — Голос Длинного Олсо окреп. — Там, где ты вместе с нами точил оружие справедливости под лиловым знаменем. Вместе с Асто, Кейно, Черным Кеесом. Где они теперь? Ты предал лиловое дело, Катапо.

— На что ты надеешься, Олсо?

— Я? — Человек в кресле встряхнул головойи застонал. — На что надеялись мы в горах, когда смерть выводила тонкую песню… — Он закашлялся и вдруг заговорил быстро и громко: — На спасение? Жизнь? Плевали мы на нее. Не было для нас ничего дороже нашего дела. И оно победит. Народ раскусит тебя, Катапо. И вздернет предателя на колесе позора.