Срочно требуется царь - [41]

— Что это? — заглянул он с подозрением и нерешительно сунул руку вовнутрь, и подозрения его только усилились, когда пальцы мягко коснулись чего-то большого и лохматого.

— То, что больше всего надо любой девушке. А именно, еще один медведь, — озорно ухмыльнулась Сенька. — На, держи. Можешь посмотреть. И, кстати. Раз уж ты к Находке идешь, скажи, чтобы она… когда вы наговоритесь, я имею в виду… шла в кабинет Ивана — поговорить надо на тему государственной важности. И сам, если не слишком устал, можешь подходить. Ладно?

— Л-ладно… — рассеянно кивнул гвардеец, озадаченно разглядывая обновки «соломенниковского от кутюр».

— И запомни. Подарки женщинам надо дарить даже тогда, когда им ничего не надо, — мудро изрекла на прощание она и налегке поскакала дальше.

* * *

Дверь в спальню без предупреждения отворилась, и в проеме возникли очертания двух фигур. Один — дядька Дяйтел со свертком нового постельного белья в руках, а второй…

— Народ! Новенького привели! — первый заметил входящих Снегирча.

Непроницаемая куча-мала ребятишек, склонившихся в несколько ярусов над чем-то завлекательным на полу, моментально рассыпалась на составляющие, и в сторону гостей как по команде повернулись четыре десятка любопытных лиц. Четыре десятка ртов приоткрылись, готовые выкрикнуть приветствие новому или старому приятелю, потом приоткрылись еще больше, и еще больше, и еще…

— А… это… он — новенький? — первым пришел в себя Кысь и неуверенно, словно подозревал взрослых в какой-то непонятной, но ехидной и неумной шутке, ткнул пальцем в деда Голуба.

— Он самый и есть, — дядька Дяйтел с кривоватой усмешкой кивнул в сторону ничуть не заробевшего старика. — Спать он будет вон на той кровати в углу. А звать его…

— Да знаем мы, как его звать! — снисходительно выкрикнул лопоухий мальчишка из задних рядов. — Это же дурачок постольский, его все знают!

— Умалишенный!

— Чокнутый!

— Ну, значит мы с вами, ребятушки, одинаковые, — светло улыбнулся дед Голуб, просияв ликом и лысиной, взял из рук Дяйтела одеяло, простыню и подушку, и стал неспешно пробираться меж кроватей к указанному месту упокоения старых костей.

— Это почему мы одинаковые? — обиделся лопоухий.

Остальные насторожились.

— Да это потому, что не тот настоящий дурак, кто дурак, а тот настоящий дурак, кто дураку это скажет, — ласково глянул на мальчика дед, подмигнул лукавым глазом и вдруг удивленно остановился на полшаге.

— А это что тут у вас такое на полу валяется?

— Не валяется, а лежит, — сурово поправил его Кысь. — Видишь ведь, под ней моя подушка подложена. А на полу она затем, чтобы всем хорошо видно было. Книга это из потайной библиотеки. Иван-царевич Лукоморский разрешил под мою ответственность на ночь взять, картинки поглядеть.

— Ты, дед, такую, поди, в жизни не видал! — хвастливо задрал нос лопоухий.

— Такую, может, и не видал… — пробормотал Голуб. — А что за книга-то такая знаменитая?

— «Приключения Лукоморских витязей»! — тоненьким, но гордым голоском отвечала девочка с короткими косичками. — С цветными гравюрами!

— Надо же, — уважительно покачал головой старик. — Слыхать про такую — слыхал, а читать не доводилось.

Толпа малышни благоговейно притихла.

— Так ты… правда… читать умеешь? — недоверчиво прищурился на него Снегирча.

— Умею, — со скромным достоинством подтвердил дед. — А хотите, я вам почитаю?

— ХОТИМ!!! — взорвалась спальня фонтаном восторженных воплей и подушек.

И когда взволнованные воспитатели во главе с дядькой Дяйтелом через пару минут прибежали во всеоружии разнимать предполагаемую потасовку, пока она не переросла в смертоубийство, то к величайшему своему изумлению застали они гробовую тишину, прорезаемую только негромким надтреснутым завораживающим тенорком деда Голуба:

— …«Да не за то мое сердце болит, краса-девица Милорада Станиславовна, что отринула ты меня неглядючи, а за то оно страдает-плачется, что считаешь ты меня головорезом бесчувственным, а у меня ведь душа нежная, натура ласковая. Я за всю свою жизнь пичуги малой не напугал, мухи не обидел», — говорил королевич Елисей, с укоризной покачивая головой. Голова принадлежала давешнему синемордому урюпнику…

Когда через три часа голосу деда Голуба уже не мог помочь даже заботливо вскипяченный и заваренный Мыськой травяной чай, бестселлер века был аккуратно закрыт, застегнут, завернут в простыню Кыся и с почестями уложен на подоконник.

А старик, наконец-то, дошел до своей кровати, сопровождаемый восторженной ребятней.

Стелить постель ему не пришлось — за него всё старательно, хоть и косо, сделали его почитатели.

— Ложись, ложись, деда, — стащила с его ног опорки Воронья.

— Спи, отдыхай, — дал тумака его подушке, чтоб стала попышнее, Векша.

— Завтра дальше почитаем? — просительно заглянул ему в глаза Грачик, заботливо натягивая на тощую старикову грудь не менее тощее и старое одеяло.

— Дед Голуб, извини меня за обзывание… пожалуйста… — протиснулся вперед лопоухий.

— И меня…

— И меня…

— Да я и позабыл уже, — натужным шепотом ответил дед и ласково потрепал раскаявшихся грешников по чернобрысым головенкам.

— А ты ведь и вправду не… ну, этот… — замялся Снегирча. — Который тот…