Средний возраст - [158]

Еще днем, когда она приехала домой с дочкой и узнала о предстоящем приезде Хоу Юна, она стала прикидывать, кому где укладываться. Самым логичным было бы объединить подобное с подобным. Поскольку в дальней комнате больше спальных мест, ее следовало, естественно, отдать взрослым мужчинам, женщинам же — свекрови и ей с дочкой — улечься в передней. В таких случаях мужчины ложились первыми, запирали дверь на крючок, после чего раздевались и укладывались женщины. Но теперь, оказывается, Хоу Юн уходит и, как обычно, раньше чем через два-три часа не вернется. Сейчас уже девятый — значит, женщинам придется ждать его до одиннадцати.

Второй вариант: мужчины устраиваются в первой комнате. Но тогда им придется улечься поперек на единственной кровати, положив ноги на приставленные стулья, а это не очень-то удобно. Так что, задавая свой вопрос, Шуфэнь ожидала услышать от деверя либо обещание вернуться пораньше, либо согласие на то, что женщины лягут в дальней комнате.

Кто мог знать, что слова невестки, словно искра в стоге сена, вызовут в душе Хоу Юна, и без того раздраженного, настоящий пожар!

До него не дошел подтекст вопроса Бай Шуфэнь. Он не понял, что его просто-напросто спрашивают, где кому ложиться спать, и воспринял эти слова как вызов его правам и чувству собственного достоинства. Он привык, что отец и мать гладили его по шерстке. Хоу Жуй иногда позволял себе сердиться, но в его гневе таилось признание бессилия — он ничего не мог поделать с младшим братцем. Сестра не смела даже сердиться на него. И только невестка — хотя она не спорила, не ссорилась с ним, более того, всегда говорила вежливо — своими взглядами и улыбкой, таившейся в уголках губ, показывала (как был уверен Хоу Юн) свое презрение к нему. Она, обучавшаяся в вузе, хорошо знала, насколько он невежествен, понимала всю двусмысленность его положения «генеральского зятя» и ничуть не боялась его грубых выходок.

Обернувшись к Бай Шуфэнь, Хоу Юн зло спросил ее:

— Какое тебе дело, когда я вернусь?

Та ответила с прежним добрым выражением лица, не повышая тона, но с твердостью в голосе:

— Если ты пойдешь к сватам, то никакого. Но если ты собираешься вернуться, нам нужно решить, кто где будет спать.

Разъяснение невестки еще больше распалило Хоу Юна. Его самолюбие не могло снести этих слов — ведь они означали, что у него нет законного места в большом доме его тестя и что даже здесь, в этих каморках, он не может лечь, где ему захочется. Он должен, видите ли, с кем-то советоваться!

Весь дрожа от гнева, он заорал:

— Меня не касается, где ты спишь, а тебя не касается, когда я возвращаюсь и где сплю!

От этого крика все пришли в смятение. Маленькая Линьлан заплакала от испуга. Хоу Жуй вскочил со стула и раскрыл рот, чтобы отчитать брата, но не находил слов; отец горестно смотрел на спорящих и не знал, что делать; мать в волнении повторяла одно и то же:

— Да как же это, как же это…

Только Бай Шуфэнь сохраняла спокойствие и продолжала все тем же ровным тоном:

— Раз мы одна семья, живем под одной крышей, мы не можем быть каждый сам по себе, нам нужно думать и о других!

Спокойствие невестки еще сильнее взбесило Хоу Юна.

— Какая, к черту, одна семья? Это не твой дом, катись отсюда! — крикнул он с исказившимся от гнева лицом.

Не успел он договорить, как старший брат подскочил и, разгоряченный вином, отвесил Юну звонкую оплеуху. Тот не остался в долгу и принялся душить Жуя. Отец, весь в поту, пытался разнять сыновей, а мать топала ногой и бросала сердитые взгляды на невестку, затеявшую, по ее мнению, всю эту свару. Она горько вздыхала, видя, как вцепились друг в друга мужчины. Вконец перепуганная Линьлан обхватила мать ручонками и пуще прежнего залилась слезами. Понимая, что в подобной ситуации ей отступать тем более не приходится, Бай Шуфэнь произнесла громко:

— Я здесь живу на законных основаниях, как жена своего мужа. Я здесь прописана, и пусть никто не надеется выжить меня отсюда!

В разгар баталии поднялась дверная занавеска, и вошел сосед Цянь.

— Ну полно, полно! Родные ведь, неужели нельзя по-хорошему договориться? — заговорил он громко, но примирительно. Еще за дверьми, когда он заслышал голоса спорящих, ему захотелось вмешаться и прекратить скандал. Теперь же, при виде этих рассерженных, растерянных, напряженных физиономий, он и вовсе не мог оставаться безучастным. Непрерывно говоря что-то неразборчивое, он отвел отца на его место, силой усадил Хоу Жуя на кровать, уговорил мать присесть на плетеное кресло. Но когда он попытался успокоить Хоу Юна, тот ногой откинул занавеску и выскочил из комнаты с воплем:

— Ладно, вечером поговорим!

Со стороны Бай Шуфэнь последовала молниеносная реакция. Очень громко она бросила ему вслед:

— С нахалами мне говорить не о чем!

Хоу Юн ушел, а у отца было такое ощущение, словно съеденная рыба застряла у него в горле. Он и сердился, и стыдился происшедшего, и чего-то опасался. Вся его жизненная философия сводилась к тому, что в доме любой ценой нужно сохранять покой и благополучие. И не показывать свои семейные болячки другим, особенно таким, как старый Цянь, которого он считал ниже себя. Он боялся, что разозлившийся Юн натворит глупостей; еще больше опасался, что сын, вернувшись ночью, опять затеет ссору, но не знал, что ему делать. Невестка вроде бы ни в чем не виновата, она заботилась о семье, о спокойном сне для каждого. Правда, Юн куда-то торопился, когда она его окликнула. Но мог бы и ответить два слова, ничего бы не случилось. Старший сын вступился за жену, к тому же был выпивши, но его удар был не таким уж сильным, можно было и простить… Надо же — все в семье такие хорошие, а устроили настоящую свару. В чем дело? Просидев неподвижно несколько секунд, Хоу Циньфэн вдруг вскочил и бросился вслед за младшим сыном с такой быстротой, что старый Цянь не успел его удержать.