Средний пол - [26]

— Они не слишком-то подходят друг к другу.

— Почему?

— У него более высокое положение. У них ничего не получится.

— Но, похоже, она ему нравится.

— Посередине океана кто не понравится! Ему просто больше нечем заняться.

На пятый день Левти и Дездемона предприняли совместную прогулку до палубы. А на шестой он предложил ей опереться на его руку, и она согласилась.

— Это я их познакомил! — уже хвастался кто-то из курильщиков.

— Она заплетает косы и выглядит как крестьянка, — фыркали городские барышни.

Моего деда оценивали более высоко. Поговаривали, что он торговец шелком из Смирны, который потерял все свое состояние во время пожара; его называли внебрачным сыном Константина I от французской любовницы, а также шпионом кайзера. Левти не опровергал никаких домыслов, решив воспользоваться трансатлантическим путешествием для создания своего нового образа. Он накидывал грязное одеяло себе на плечи как оперный плащ, понимая, что все происходящее сейчас тут же становится правдой и что кем бы он ни представился, тем он и станет, и отправлялся ждать Дездемону. Когда она появлялась, он поправлял свою накидку, кивал приятелям и шел выразить ей свое почтение.

— Он влюбился!

— Не думаю. Просто хочет позабавиться. Так что лучше бы ей поостеречься, а то придется носить с собой не только этот ларчик.

А мои дед и бабка только получали удовольствие от этого спектакля. Когда они знали, что их слышат, они обменивались рассказами о себе, как это и положено делать на свиданиях.

— У тебя есть братья или сестры? — спрашивал Левти.

— У меня был брат, — задумчиво отвечала Дездемона. — Но он сбежал с турчанкой, и мой отец проклял его.

— Как это жестоко. По-моему, любовь превыше всех запретов. А ты как думаешь?

— По-моему, сработало, — шептались они наедине друг с другом. — Никто ничего не заподозрил.

Каждый раз, встречая Дездемону на палубе, Левти делал вид, что они только что познакомились. Он подходил к ней, заводил легкий разговор, восхищался красотой заката, а затем галантно переходил к комплиментам в адрес ее собственной красоты. Дездемона тоже достойно исполняла свою роль. Сначала она вела себя сдержанно и всякий раз, когда он отпускал непристойную шутку, отнимала у него свою руку, говоря, что мама предостерегала ее от общения с такими мужчинами, как он. Они проводили время, играя в этот воображаемый флирт, и мало-помалу начали поддаваться ему. Они сочиняли новые воспоминания и изобретали себе новую судьбу. Зачем они это делали? К чему было тратить на это столько сил? Неужели нельзя было сразу сказать, что они помолвлены? Или что они давно уже собирались пожениться? Конечно, можно было. Но они обманывали не своих спутников, а самих себя.

А плавание облегчало это. Путешествие через океан в компании пяти сотен незнакомцев обеспечивало их полную анонимность, в которой мои дед и бабка заново создавали себя. На «Джулии» царил дух преображения. Глядя на волны, фермеры, выращивавшие табак, представляли себя автогонщиками, красители шелка — воротилами с Уолл-стрит, а модистки-танцовщицами в «Капризе Зигфельда». Серый океан простирался во все стороны. Он скрывал Европу и Малую Азию. Впереди лежала Америка и новые горизонты.

На восьмой день плавания Левти Стефанидис, величественно опустившись на одно колено, на глазах шестисот шестидесяти трех пассажиров сделал предложение Дездемоне Аристос, сидевшей на крепительной утке. У Дездемоны перехватило дыхание. Женатые подкалывали холостяков: учитесь, мол. Моя бабка, проявив артистический талант, не уступающий ее способности впадать в ипохондрию, изобразила весь спектр чувств: удивление, удовольствие, задумчивость, целомудрие, граничащее с готовностью отказать, и наконец под аплодисменты окружающих — томное согласие.

Церемония была проведена на палубе. Ввиду отсутствия свадебного платья Дездемона набросила на себя позаимствованную шелковую шаль. А капитан Контулис одолжил Левти галстук, заляпанный мясной подливкой.

— Не расстегивай пиджак, и никто не заметит, — напутствовал он его.

Свадебные венцы были сплетены из каната. Цветов взять было негде, поэтому шафер, парень по имени Пелос, только менял пеньковые венцы на головах жениха и невесты.

Жених и невеста исполнили танец Исайи: переплетя руки и прижавшись друг к другу бедрами, они трижды обошли капитана, соединяя нити своих жизней в один кокон. Никакой патриархальной линейности. Мы, греки, женимся кольцами, чтобы не забывать основополагающих матримониальных истин: для того чтобы стать счастливым, надо обрести разнообразие в повторении; чтобы двигаться вперед, надо вернуться к месту исхода.

В случае моих предков это кружение выглядело следующим образом: когда они обошли палубу в первый раз, они еще были братом и сестрой; когда во второй, то уже стали женихом и невестой, а на третий превратились в мужа и жену.

В этот вечер солнце садилось прямо перед носом парохода, указывая путь на Нью-Йорк. Лунная дорожка легла поперек океана. Капитан Контулис спустился из рубки на палубу и двинулся вперед. Ветер крепчал, и «Джулию» то и дело подбрасывало на волнах. Но капитан Контулис ни разу не споткнулся и даже умудрился прикурить сигарету своей любимой индонезийской марки, прикрыв пламя спички козырьком фуражки. Совершая обход в своем кителе не первой свежести и высоких критских ботинках, капитан Контулис осмотрел бортовые огни, сложил раскладные стулья на палубе и проверил крепеж спасательных шлюпок. Во всей огромной Атлантике кроме «Джулии» не было ни единого судна, и все аварийные люки были задраены. На палубах не было ни души, за исключением двух американских бизнесменов, которые, накрывшись одеялами, распивали по стаканчику на ночь. «Насколько я знаю, Тилден не просто играет в теннис со своими протеже, если вы меня понимаете…» — «Вы шутите!» — «Но и угощает их круговой чашей». Ничего не понявший из этих слов капитан Контулис только кивнул головой, проходя мимо.