Средневековые легенды и западноевропейские литературы - [26]

Шрифт
Интервал

Достоин ли Марк такой любви?

Во многих эпизодах легенды король Корнуэльса выглядит ровней Артура, короля бриттов. Он мудр, справедлив. От него веет уверенной неторопливостью. Он действительно никуда не спешит, разве что в тот знаменательный день, когда открывает в лесу спящих любовников. Марк любит стабильность, устойчивость, привычность каждодневного обихода. Короля Марка можно сопоставить с персонажами поздних «жест» например, из цикла Гильома Оранжского. Как и они, Марк – слабый король. Он не снаряжает военных отрядов, не бьется с воинственными соседями, он безропотно готов платить тяжелую и унизительную дань ирландцам. Он не думает о будущем страны и он, несомненно, – плохой политик. Он позволяет своим баронам спорить с ним и угрожать ему смутой. Что же, взаимоотношения Марка с Андретом, с Ганелоном, Годоином и Деноаленом верно передают феодальный миропорядок с его междоусобицами и своекорыстным неповиновением баронов. Идиллии артуровского королевства здесь нет и следа.

Ученые, в частности, Ж. Ш. Пайен[110], верно подметили «антибаронский» смысл нашей легенды. Добавим сюда остроумную находку А. Блока (в набросках неосуществленной исторической драмы «Тристан»): мятежные бароны, угрожающие «отпасть» и уйти в свои замки, преследующие любовников и требующие от Марка жестокого суда над ними, трусливо пасуют перед Морхольтом[111].

Этим кичливым, злобным, завистливым баронам противостоят в легенде простые рыцари, не поднявшиеся еще достаточно высоко по социальной лестнице. Противостоят, если и не явно выраженно, то позиция «автора» не подлежит сомнению. А Беруль красноречиво и недвусмысленно назвал одного из баронов Ганелоном, намекая на известный персонаж «Песни о Роланде».

Тристан для Марка как для слабого, «ленивого» короля очень удобен. Это – готовый наследник. Его не надо воспитывать, направлять, подталкивать. И он родственник, что снимает споры о законности передачи ему престола. Это – внешне, на уровне разума, на уровне высокой политики и государственных интересов. Но есть и другой уровень – личный. Лично Тристан Марку очень симпатичен. Симпатичен не только многочисленными знаниями и умениями, о которых уже говорилось выше. Симпатичен своей добротой, отзывчивостью, бескорыстием. Марк, конечно, очень одинок. У него нет ни одного друга. Только враги и завистники. Отвратительный племянник Андрет, видимо, мечтающий о престоле дяди. Мятежные бароны. Придворный интриган Кариадо. И вот появляется Тристан. Марк видит в нем свои черты. Мы знаем, каким Марк был королем. Но не знаем, каким он был рыцарем. Но зачем предполагать, что он им был плохим? Рыцарская горячность Тристана не может не импонировать Марку. Как и многочисленные таланты юноши. Марк мечтает, что в Тристане осуществится то, что не осуществилось в нем: мудрец и рыцарь на троне. Но это – опять-таки на высшем уровне, имея в виду государственные интересы. А на личном, глубинном? Здесь Марку нравится Тристанова непрактичность: отвоевать свое королевство и отказаться от него – так мог бы (или хотел бы) поступить и Марк, так он почти и делает, хватаясь за Тристана как за наследника.

Таким образом, приверженность Марка к Тристану двойственна, если не «двоесмысленна». Это и следствие родства душ, и результат обдуманного, расчетливого решения. То есть, это и благородный порыв сердца, и эгоистическое желание переложить на чужие плечи свои заботы, которые становятся уже непосильными.

Но мятежные бароны путают карты: приходится жениться. Что нужно Андрету и другим, кого Беруль постоянно называет «проклятыми богом»? Мотивы поведения баронов в нашей легенде выяснены очень точно. Это – желание и впредь иметь дело со слабым королем. Их требования – в какой-то мере пробный шар. Им надо выяснить, как далеко Марк пойдет на уступки. И как только он решительно говорит «нет», они прекращают свои домогательства.

А уступать Марку приходится постоянно. Но следует иметь в виду, что уступает он не какой-то моральной системе, а грубой силе. Он уступает баронам так же, как вынужден был уступать Морхольту и другим ирландцам. Силе он может противопоставить только уловки, только хитрость. Он оттягивает решение о женитьбе, а когда оттягивать более становится нельзя, придумывает уловку с ласточками и золотым волосом. Марк надеется, что принцессу с золотыми волосами невозможно найти, быть может, ее не существует вовсе. Но тут он несколько просчитался, недооценив Тристана.

У Беруля, как заметил М. Лазар, Марк напоминает мужа-рогоносца из фаблио[112]. Думается, это не совсем так. Вот Марк сидит на сосне и подслушивает ночной разговор любовников, вернее, сцену, которую они для него разыгрывают. Чего он хочет? Увериться в их невиновности. То есть – самому обмануться, если угодно. Потому что он их любит и потому что так ему удобнее. Для него, слабого короля, главное, чтобы не было, как теперь бы сказали, конфликтной ситуации. Поэтому в столкновении Тристана и баронов он всегда на стороне племянника. Марк к нему привержен, он действительно испытывает к нему отцовские чувства. Но всего дороже ему – покой и стабильность. Поэтому, принимая в свой дом блудную жену после трех лет отсутствия, веря в ее невиновность (или уверяя в этом других), он все-таки удаляет Тристана, хотя эта разлука не может не печалить стареющего короля.


Еще от автора Андрей Дмитриевич Михайлов
Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе

Монография представляет собой историко-литературное и вместе с тем системно-типологическое исследование средневекового французского романа. На большом фактическом материале автор прослеживает историю рыцарского романа, причем наряду с популярными памятниками (Тома, Кретьена де Труа и др.) исследуются малоизвестные и малоизученные ранее произведения.АКАДЕМИЯ НАУК СССРИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ им. А. М. ГОРЬКОГОМихайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. М., «Наука», 1976.


От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Том II

В книге собраны статьи, написанные в разное время (начиная с 60-х годов), но посвященные в какой-то мере одной теме – основным моментам развития французской литературы эпохи Возрождения и Семнадцатого столетия (то есть особенностям и закономерностям протекания литературного процесса).Здесь есть статьи обобщающего характера, статьи, посвященные творческому пути крупнейших представителей литературы этого времени (Вийон, Рабле, Ронсар, Агриппа д'Обинье, Корнель и др.), проблемам переходных эпох и некоторым частным вопросам, важным для характеристики движения литературы на протяжении более чем двух веков.


От Франсуа Вийона до Марселя Пруста. Том I

В книге собраны статьи, написанные в разное время (начиная с 60-х годов), но посвященные в какой-то мере одной теме – основным моментам развития французской литературы эпохи Возрождения и Семнадцатого столетия (то есть особенностям и закономерностям протекания литературного процесса).Здесь есть статьи обобщающего характера, статьи, посвященные творческому пути крупнейших представителей литературы этого времени (Вийон, Рабле, Ронсар, Агриппа д'Обинье, Корнель и др.), проблемам переходных эпох и некоторым частным вопросам, важным для характеристики движения литературы на протяжении более чем двух веков.


Драматургия Эдмона Ростана

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.