Средневековые города Бельгии - [8]
Измена фландрского патрициата родным городам значительно облегчила Филиппу IV Красивому вторжение во Фландрию и ее покорение. Но для манеры Пиренна характерно, что, защищая патрициат от упреков в измене родному городу, он в дальнейшем с сочувствием и даже с воодушевлением описывает, как ремесленная масса фландрских городов поднялась против французского владычества и как пешие фландрские ремесленники — ткачи, валяльщики, красильщики и другие, предводительствуемые представителем графского дома Фландрии, одержали при Куртрэ победу над блестящим французским воинством.
В изложении А. Биренна встречаются и другие крупные противоречия. В конце главы «Битва при Куртрэ» он пишет: «К несчастью положение Фландрии в 1309 г. не было уже таким, каким оно было в 1302 г. Энтузиазм, воодушевлявший во время войны (с Францией) ремесленников, уже испарился. Города усвоили по отношению друг к другу ту эгоистическую и партикуляристскую политику которая вызвала несколько лет спустя войну между ними…» и т. д.
Естественно возникает вопрос: почему испарился энтузиазм, воодушевлявший ремесленников? Он остается бег ответа. Но если мы заглянем в главу «Города в XIV в.» то найдем там беглый- обзор тех классовых битв, которые развернулись во Фландрии после битвы при Куртрэ, и попытку их объяснения: «Действительно, — пишет Пиренн, — рабочие, занимавшиеся обработкой шерсти, вскоре (после победы над патрициатом) заметили, что они не достигла своей цели. Гильдии были уничтожены, свобода торговли раз решена всем. И однако их положение нисколько не улучшилось. Их мечта об экономической независимости не исполнилась… Они остались, как прежде, работниками на дому наемными рабочими капиталистических купцов… Уничтожение гильдии не положило конца в крупных мануфактурные центрах Фландрии посредничеству капитала. Одни только богатые суконщики могли снабдить всегда работавшие мастерские достаточным количеством сырья, они одни могли удовлетворить оптовые заказы заграничных покупателей… Место гильдии заняла новая группа капиталистов, которая хотя и не обладала юридической монополией и привилегия ми, вое же сохранила в своих руках, благодаря самой при роде вещей, руководство экономической жизнью. До того момента, когда упадок суконной промышленности радикальна изменил условия существования городов, ткачи не отказались от своего идеала экономической независимости. С неутомимой энергией они делали всевозможные усилия, чтобы избавиться от зависимости, вытекавшей из самой природа их промышленности, и чем больше была их роль в гражданских смутах, придающих истории Ипра, Брюгге и Гента столь драматический характер, тем отчетливей обнаружилась их борьба, почти современная, между капиталом и трудом… Пиренн прав, указывая, что завоевание власти в город являлось для ткачей лишь средством освобождения от гнет, хозяев, владевших капиталом. Казалось бы, что упаде энтузиазма, в ремесленной массе после битвы при Куртрэ связал с ее разочарованием, в возможности достигнуть такого освобождения. Однако Пиренн не делает такого вывода, что поражает внимательного читателя. Как можно, отдавая себе отчет в глубине социальных противоречий, раздиравших город, не связывать этого факта с политическими настроениями городской массы?
В изложении Пиренна местами встречается модернизация средневековой жизни. Так, в только что приведенной цитате он говорит «о борьбе, почти современной, между капиталом и трудом». Однако в дальнейшем Пиренн в значительной степени отказывается от допущенной им модернизации, давая на основе документов характеристику специфических особенностей капитала и его владельцев в XIV в. Так, Пиренн, соприкоснувшись с конкретным материалом, по своему обыкновению исправляет ошибки слишком поспешного вывода.
Свойственная А. Пиренну тенденция в модернизации истории отражается на его терминологии, к которой следует относиться критически. Пиренн употребляет часто, например, термин «капиталистический» не в смысле наличия признаков, характерных для капитализма как системы производственных отношений, а лишь в смысле наличия капитала. Такое словоупотребление вытекает из признания Пиренном существования капитализма уже в XII в. Этими же общими взглядами Пиренна объясняется частое употребление им термина «пролетарий», и притом в разных смыслах — то применительно к городскому предпролетариату XIV в., то применительно ко всем мастерам ткацкой промышленности. В некоторых случаях, терминология Пиренна настолько смутна и расплывчата, что не только не раскрывает сущности исторических явлений, но, наоборот, затемняет их. Таковы, например, обозначения «богатые» и «бедные» применительно к партиям, боровшимся друг с другом во время цеховых восстаний. При той глубокой дифференциации ремесленного населения бельгийских городов, которую признает сам Пиренн, подобная терминология может ввести читателя в заблуждение. Широко и столь же расплывчато Пиренн употребляет слово «раса», понимая под этим словом то некоторую, довольно значительную этническую группу, то отдельное племя. Ясно, однако, что Пиренн придает слову «раса» совершенно иной смысл, чем современные фашистские мракобесы.
