Средневековые города Бельгии - [59]
Совершенно очевидно, что значительная часть избыточного населения из внутренних областей страны, задыхаясь в рамках поместного строя, устремилась к неосвоенным землям побережья, а одновременно также и в нарождавшиеся города. Благодаря этому мирному внедрению новых пришельцев болотистая область быстро заселилась и покрылась деревнями, названия которых, кончавшиеся на «kerk» или «capelle» свидетельствовали об их относительно недавнем происхождении[282].
Колонизация шла так быстро, что в начале XII века колонистам уже не хватало земли. Смешавшись с голландцами, они направились осушать и заселять болота (mooren) Бременской области, распространились в Гольштинии и расчистили путь для германской колонизации на правом берегу Эльбы. В возделанных ими местностях Германии еще до сих пор сохранились явные следы произведенных ими работ. Еще до сих пор в них тянутся параллельными рядами королевские гуфы (Konigshufen), которые они оградили плотинами, и нидерландские названия немалого числа деревень Северной марки в Германии (Altmark) свидетельствуют о происхождении их первоначальных обитателей[283].
Глава шестая
Культура
С духовной жизнью в Бельгии дело обстояло так же, как с религиозной и политической. В этой, населенной двумя различными расами стране, которая была разделена между Германией и Францией и одни диоцезы которой зависели от Реймского архиепископа, а другие — от Кельнского, с самого же начала Средних веков сталкивались, смешивались, боролись или объединялись друг с другом романское и германское влияние. Находясь, так сказать, посередине между двумя культурами, Южные Нидерланды оказали влияние на каждую из них и, в свою очередь, подверглись воздействию обеих.
Начиная с каролингской эпохи среди духовенства и высших классов общества было множество людей, одинаково владевших как романскими, так и германскими диалектами[284]. В аббатствах фламандские и валлонские монахи жили бок о бок, и известно, что в монастыре Сент-Аман были найдены два памятника, написанные одной и той же рукой в IX веке на разных языках: самое старинное стихотворение французской литературы — кантилена св. Евлалии — и один из наиболее древних памятников немецкой литературы — «Песнь о Людвиге» (Ludwigslied)[285]. В Льеже епископ Гартгар прославлялся Седулием за свое знание трех языков[286]. В Аррасе пробст Ульмар говорил на франкском наречии. Аббат из Лобба Урсмар и его преемник в X веке, Фолькин, одинаково пользовались как французским, так и немецким языком. В Теруане реймский архиепископ следил за тем, чтобы епископы умели говорить и на «варварских» языках[287]. Позднее, с XI века, эта тенденция обнаруживается еще яснее. Мы знаем, что многие проповедники одинаково умели быть доступными населению как в валлонских, так и во фламандских областях, таков был, например, лоббский аббат Ламберт (1149 г.), который говорил одинаково красноречиво на обоих языках[288]. В монастыри старались назначить аббатов, знавших оба языка. Так, например, монахи аббатства Сен-Пьер в Генте считали Теодориха из Сен-Трона достойным епископского жезла, так как он владел немецким и романским наречием. Другой сен-тронский монах, Рудольф, родом из Генегау, вынужден был изучить фламандский язык, чтобы его ученики могли его понимать; аналогичных фактов было, несомненно, очень много во всех частях страны[289]
Со светской аристократией дело обстояло так же, как и с духовенством. Подобно всем диоцезам Южных Нидерландов, Фландрия, Брабант и Лимбург тоже были двуязычными, и не подлежит сомнению, что графы и бароны вынуждены были так же, как и епископы, говорить на обоих языках. Уже в XII веке знание французского было, по-видимому, необходимым условием всякого хорошего воспитания: фламандских детей посылали учиться ему в аббатства Ланского диоцеза[290]. Знание французского языка должно было распространиться также среди мелкого дворянства ввиду частого соприкосновения,
установившегося благодаря турнирам между рыцарями Фландрии и Брабанта и рыцарями Генегау, Артуа и Пикардии. Его распространению способствовало также влияние, которым пользовались клюнийские монахи, из коих многие были французского происхождения. Наконец, этому содействовали также многочисленные браки, заключавшиеся между дворянскими семьями различных национальностей. Несомненно, в конце XI века значительная часть аристократии Фландрии и Лотарингии владела обоими языками и благодаря этому она была прекрасно подготовлена к тому, чтобы играть доминирующую роль в таком интернациональном предприятии, каким были крестовые походы. Только она могла дать космополитической армии, направлявшейся для освобождения гроба господня, нужного ей вождя. Готфрид Бульонский, по словам одного немецкого хрониста, стал во главе крестоносцев, «так как, получив воспитание на границе романских и германских народов, он знал одинаково хорошо их языки»[291].
Сосуществование двух языков в Южных Нидерландах вполне естественно объяснялось самой культурой этих областей. Оно соответствовало их смешанному составу и их одновременной зависимости от Германии и Франции. Распространение романского диалекта в германских частях Бельгии не было, как, например, у англосаксов, результатом завоевания и насилия. Оно было естественным и самопроизвольным явлением. Знание французского языка распространилось к северу от лингвистической границы, так как эта область находилась с ранних пор под влиянием французской культуры. Оно не было последствием чужеземного господства или политического подчинения. Впрочем, надо тут же заметить, что оно являлось исключительной привилегией высших классов общества. Французский язык стал во Фландрии вторым национальным языком для высшего духовенства и аристократии, но не оказал никакого влияния на язык народа., Народный язык остался чисто германским: здесь не было, как в Англии, растворения одного языка в другом или внедрения одного языка в другой.
