Средневековые города Бельгии - [45]

Вступив на престол благодаря помощи, оказанной ему населением побережья, он имел большинство своих приверженцев именно в приморской Фландрии. Свободные приморские крестьяне считали его своим законным главой, между тем как в глазах значительной части духовенства, рыцарей и «министериалов» (ministeriales)[195] он был лишь узурпатором. Примирившись с французским королем, он стал теперь настолько же верным вассалом этого последнего, насколько опасным врагом он был для Германии. Он вторгся в Камбрэзи и подчинил его своей власти; он помог своему пасынку графу Теодориху V Голландскому отразить нападение утрехтского епископа и Готфрида Горбатого, и можно с полным основанием полагать, что он играл роль подстрекателя в убийстве этого знаменитого герцога[196].

Впрочем, его деятельность простиралась далеко за пределы Нидерландов. При нем фландрское влияние, как и фландрская торговля, достигли, берегов Прибалтики. Политика Роберта перестала уже быть только политикой феодального князя, ведущего борьбу со своими непосредственными соседями. Мы видим его уже главой морской державы. В первые же годы его правления стало ясно, что Фландрии придется отныне считаться с новой державой — Англией. Сношения между фландрскими графами и англосаксонскими королями никогда не были очень оживленными. Но положение резко изменилось после битвы при Гастингсе, которая заставила этот большой остров расстаться со своим изолированным существованием и вступить в постоянные сношения с континентом. В силу этого Фландрия, очутившись между тремя крупнейшими западноевропейскими народами, заняла чрезвычайно выгодное центральное положение, чреватое, однако, одновременно всякими трудностями и опасностями. Это обнаружилось с полной ясностью уже во время правления Роберта Фрисландского, верность которого Франции неизбежно должна была вызвать недоброжелательство со стороны Англии. Король Вильгельм, по-видимому, уже со времени битвы при Касселе помышлял о том, чтобы предъявить от имени своей жены права на Фландрию, и поддерживал все время враждебные действия Балдуина Генегауского против Роберта. Чтобы отразить нависшую над ним угрозу, Роберт заключил союз с Данией, выдал одну из своих дочерей замуж за короля Канута и стал совместно с ним подготовлять десант в Англию, который, впрочем, не состоялся (1086 г.). Однако деятельность Роберта не исчерпывалась всеми этими делами. Он состоял одновременно в оживленной переписке с папой Григорием VII, отправлял в Рим своих послов и принимал у себя в стране послов из Рима. Григорий, несомненно, помышлял о том, чтобы сделать из него второго Готфрида Бородатого. В своих многочисленных и настойчивых письмах папа проявлял к нему совершенно необычайное расположение. Роберт искусно использовал эту благосклонность и извлек из нее для себя новые выгоды. Предоставленная ему миссия покровителя церкви позволила ему вмешиваться в дела фландрских епископств и всецело подчинить их своей власти[197].

Благодаря папе его дочь Адель после смерти Канута была выдана замуж за герцога Рожера Апулийского, подобно тому, как Беатриче Тосканская была в свое время выдана за герцога Лотарингского. Фландрская династия приобрела, таким образом, еще большую известность, чем при Балдуине V. Паломничество Роберта в Иерусалим в 1087–1090 гг. довело его славу до апогея. Когда он проезжал через Константинополь, император Алексей I Комнин выразил желание повидать знаменитого маркграфа. Император пришел в восторг от прекрасной выправки и состояния войск маркграфа и получил от него обещание прислать ему вспомогательный корпус, который был ему действительно послан. Спустя некоторое время (1090 г.) византийский император обратился к нему с просьбой о помощи против турок. Это письмо, получившее вскоре широкое распространение на Востоке, значительно содействовало подготовке умов к мысли о крестовом походе[198]. К тому времени, когда это письмо переходило из рук в руки, Роберт стал настоящей легендарной личностью. Во Фландрии с его именем связывались различные предсказания, и, читая хронику Ламберта Герсфельдского, можно видеть, как смутные воспоминания о необычайных путешествиях и невероятных событиях переплетаются в ней с истиной, чтобы изобразить знаменитого графа своего рода мифическим героем[199].

Роберт II, по прозванию Иерусалимский5 (1093–1111 гг.), достоин был своего отца. Его правление тоже ознаменовалось новыми успехами в непрерывно происходившем расширении территории Фландрии. Религиозное рвение побудило его, подобно Готфриду Бульонскому, принять участие в первом крестовом походе. Но в то время как бедный герцог вынужден был продать свои земли, чтобы иметь возможность снарядиться в поход, и уехал без надежды на возвращение, Роберт совершил свое паломничество с большой помпой, так, как это подобало самому могущественному из феодальных князей того времени. В дальних краях он искал борьбы, приключений, реликвий и чести добиться освобождения гроба господня; но он оставил у себя на родине слишком соблазнительную власть и слишком важные интересы поставленными на карту, чтобы он мог всецело отдаться крестовому походу. Последний был для него лишь героическим эпизодом и благочестивым делом. Он вернулся из похода в ореоле славы и с таким престижем, который позволял ему пуститься в новые завоевания.