Средневековые города Бельгии - [30]

Хотя Лотарингия давно уже перестала быть королевством, тем не менее она сохраняла до Бруно еще некоторую видимость независимости. Ее продолжали называть regnum Lotharii (королевством Лотаря), но что еще более показательно, она имела, кроме того, в лице Трирского архиепископа особого великого канцлера отдельно от великого канцлера Германии. Однако когда она преобразована была в имперскую провинцию, ей пришлось расстаться с этими напоминаниями о ее былой независимости. С 956 г. она не имела больше особого великого канцлера[124], а ее территория с 959 г.[125] была разделена на две части, из коих одна, примерно, соответствовала Трирской церковной провинции, а другая — Kельнской[126].

Таким образом, новая система управления привела к исчезновению Лoтарингии каролингской эпохи. Отныне здесь были налицо два лотарингских герцогства, судьбы которых должны были сложиться совершенно различным образом. Во главе каждого из них Бруно поставил подчиненного ему герцога, наделенного главным образом военными полномочиями. Южные области — ducatus Mosellanorum — он передал члену одного могущественного феодального рода, Фридриху Барскому, от которого пошла линия герцогов лотарингских. Для управления северными областями он избрал нового человека, своего воспитанника Готфрида, умершего в 964 г. в Италии, на службе у императора. После него в северной Лотарингии не было некоторое время герцогов. Одно время Оттон, по-видимому, хотел сделать из этой страны своего рода «церковную марку»[127], управляемую епископами.

II

В течение полутора веков церковь удерживала Лотарингию в повиновении императору; ее верность ни разу не нарушалась на протяжении всего этого времени, и если ее епископы не всегда были немцами по происхождению, то зато все они были немецкими патриотами по своему умонастроению.

В царствование Оттона III и Франконской династии, введенная Бруно в Лотарингии полусветская, полуцерковная система управления достигла своего завершения. Епископы действительно считали себя в это время имперскими наместниками. Они сознавали, какая высокая миссия на них возложена, и выполняли ее не только лояльно, но и с энтузиазмом. Почти все они выделялись своими знаниями и добродетелями, и многие из них оказались в числе лучших правителей и самых замечательных политиков того времени.

Таков был в особенности шваб Нотгер Льежский (972—1008 гг.), который наряду с управлением своим диоцезом, был одним из ближайших советников императрицы Феофано и императора Генриха II, принимавшим участие в важнейших государственных делах[128]. По тону писем Герберта к нему можно судить о том, с каким огромным уважением относился к нему этот горячий сторонник саксонского дома и этот исключительно ловкий дипломат. Нотгер представлял двору кандидатов на освободившиеся места в лотарингские диоцезы. В руководимых им школах воспитывалось непоколебимо преданное германскому императору духовенство, и ничто так не свидетельствовало о силе нового режима, как превращение Льежа, этого романского по своему языку и населению города, в центр германского влияния. Из него вышли люди вроде Одельбольда Утрехтского, будущего биграфа Генриха II, или того самого Вазо, позднейшего епископа Льежа, который однажды заявил, что «если даже император велит выколоть ему правый глаз, то он не преминет употребить для службы ему и для прославления его свой левый глаз»[129]. В Камбрэ епископ Гергарт в своем отдаленном диоцезе, расположенном на французской границе и зависевшем от реймских церковных властей, зорко охранял права и прерогативы своего государя на этом посту Германской империи. Когда его французские коллеги убеждали его ввести по их примеру мир божий, то он отказался сделать это, ссылаясь на то, что забота о поддержании мира является Делом только государя, и что столь же неприлично, как и незаконно, присваивать себе эту прерогативу королевской власти[130].

Под руководством подобных прелатов лотарингская церковь полностью во всех делах ориентировалась на Германию. Немногого не хватало, чтобы император Генрих II присоединил Камбрэ к Кельнской провинции и ввел в нем новое церковное устройство[131].

Однако, несмотря на все ее рвение, умение и могущество, имперской церкви не удалось достигнуть своих целей. Под ее руководством Лотарингия, несомненно, сделалась немецкой провинцией, но это была непокорная провинция, пестрившая сепаратистскими движениями, готовая подняться при первом же случае, покорность которой была скорее видимостью, чем реальностью. С первых же шагов епископам пришлось столкнуться с неустанным сопротивлением, то явным, то скрытым, но всегда готовым проявиться. Они никогда не могли похвалиться тем, что им удалось умиротворить управлявшуюся ими страну. Почти всем им пришлось сражаться для усмирения восстаний врага, который после каждого поражения восстанавливал свои потери, вновь переходил в наступление и которому в конце концов досталась победа. Лотарингских епископов постигла точно такая же участь, как в свое время римские легионы, расположенные по Рейну: находясь под натиском неодолимой силы, они, как некогда римляне, могли лишь отсрочить на некоторое время гибель режима, защищать который они были призваны. И точно так же, как в свое время германцам предстояло в конце концов завладеть Галлией, так и феодализму суждено было разрушить имперскую церковь.