Средневековая философия и цивилизация - [32]

Эта космополитическая тенденция в оценках была также результатом на удивление широко распространенного соглашения с одной господствующей философией, то есть со схоластической философией. Эта великая система переживала свой подъем в Париже, «мировой столице философии», и там после кризиса в ее развитии она обрела свой полный размах и продемонстрировала всю полноту своей власти.

Существование этого общего центра обучения, особенно спекулятивной мысли, способствовало до некоторой степени сохранению на полтора века единства этой доктрины. Из Парижа эта философия распространялась большими волнами в Оксфорд и Кембридж, в Италию, Германию, Испанию и повсюду. Рожденная на крыльях французского влияния, она становится интернациональной. Она объединила многочисленный сонм тех, кто был предан философии, и поэтому она могла заявить права на величайшие имена: в Англии Александр из Гэльса и Дунс Скот, в Италии Бонавентура и Фома Аквинский, фламандец Генрих Гентский и испанец Луллий, каждый из которых дает собственную интерпретацию и отмечает ее своей личностью. Так, весь Запад признавал одно и то же объяснение строения Вселенной, одно и то же представление о жизни. Конечно, то же самое было верно для теологии, как спекулятивной, так и мистической. Подобное единство мысли редко существовало в истории человечества. Это произошло в III веке нашей эры – во времена триумфа неоплатонической философии. И после XIII века это явление никогда не повторялось.

Будучи далеко не анахронизмом, этот знаменательный факт всеобщего согласия на Западе удовлетворяет глубокие устремления того времени. Ведь была единая система образования для правителей, землевладельцев и церковнослужителей; один священный язык ученых, латынь; один моральный кодекс; один ритуал; одна иерархия, одна церковь; одна вера и один общий интерес Запада к борьбе против язычества и ислама; одно сообщество на земле и на небесах, сообщество святых; а также одна система феодальных привычек всего Запада. Обычаи, характерные для этикета и рыцарства, которые родились во Франции в предшествующем столетии, распространились на все страны и создали среди знати разных наций нечто вроде родственных чувств. Сеть феодализма покрывала все социальные слои, и повсюду эта система имела общие черты. Крестовые походы научили баронов знаться друг с другом. Торговля тоже установила точки соприкосновения между французами и англичанами, фламандцами и итальянцами и предрасположила людей к образу мыслей, который больше не был местным. Повсюду труд был организован по принципу гильдий и корпораций.

Быстрое распространение готического искусства – еще один пример прочувствованной необходимости в концепции красоты, не ограниченной одной нацией. Великолепная архитектура и скульптура увидели свет на островах Франции. Соборы Санса, Нуайона, Санлиса, Лана, Нотр-Дам-де-Пари, Шартра, Осера, Руана, Реймса, Амьена, Бурже были тогда либо в процессе строительства, либо только что закончены. Венок шедевров, начатый при Людовике VII в Северной и Центральной Европе и при Генрихе II Плантагенете на Западе, был завершен и дополнен при Филиппе Августе; и именно тогда форма стрельчатой арки обрела непревзойденную чистоту и красоту. Новый стиль в искусстве отразился почти немедленно на английских соборах Кентербери, Линкольна, Вестминстера и Йорка. В Испании собор в Бургосе (1230) был построен по образу и подобию собора в Бурже; Толедский собор был обязан своим существованием французскому архитектору; Лионский собор, самый совершенный из всех, был построен по французским идеям; и то же самое также верно в отношении германского готического стиля вообще, – так, например, соборы Мюнстера, Магдебурга, Кёльна и Бамберга были выстроены по французским стандартам, и строители собора в Вимпфене называли стрельчатую арку «французским стилем», opus francigenum[148]. Как прекрасно продемонстрировал Мале, новое искусство стало «экуменическим» [149].

Мы также наблюдаем некое единообразие, о космополитизме которого мы уже говорили, в политических институтах европейских государств, которые тогда были в процессе формирования. Повсюду этот процесс продолжается по тому же общему принципу – феодальная монархия, характерная система правления.

Наконец, как мы уже видели[150], папство было настоящей космополитической силой практического свойства; ведь, по его мнению, всечеловеческое общество должно распространять свое влияние повсеместно.

В заключение следует заявить, что все вышеупомянутое не подразумевает, что ментальность XIII века находилась на неизменном уровне единообразия. Ни в коем случае. Человеческая натура всегда сложна; и не важно, сколь обще может быть явление в условиях общества, рядом с ним всегда возникает некое вторичное явление противоречивого характера. Это мнение должно конечно же быть принято во внимание, но без преувеличения их важности или значения. Всегда будет верно, что матери в большинстве своем любят своих детей, несмотря на тот факт, что существуют некоторые бессердечные матери. Точно так же уважение к власти было превалирующим в XIII веке, вопреки возникновению некоторых явных микробов бунта против дисциплины Церкви и власти государства. Единству католической веры не наносили ущерб разнообразные ереси и предрассудки, а неумеренности некоторых баронов не ослабляли добродетели феодальных обычаев. Протесты небольшой группы завистливых мистиков против богатого убранства не уничтожили восхищения целого века красотой его самобытного искусства, а слабые моральные устои некоторых представителей духовенства не наносили общего ущерба чистоте жизни в этом слое общества.