Срединная Англия - [9]

Писатель-француз по имени Филипп Альдебер, напротив, был величиной неизвестной.

— Кто он такой? — спросила Софи.

— Ой, не волнуйся, я начитал, — сказал Соан. — Там у себя большая звезда, судя по всему. «При-Гонкур», «При-Фемина». Написал двенадцать романов, однако лишь парочка издана здесь — сама знаешь этих британцев: не ценят они, когда на землю Диккенса и Шекспира заявляется Джонни Иноземец и учит их, как это делается.

— Нервничаешь как ведущий? — поинтересовалась Софи.

Событие организовывали совместно факультеты французской и английской словесности. Соан ныне был самым молодым сотрудником второго, пока простой лектор, но вообще-то, раз он уже писал для «Нью стейтсмен» и «Ти-эл-эс»[13], его сочли подходящим для такой встречи, предназначенной и для широкой публики, и для педагогов, и для студентов.

— Немножко, — признался он и поднял бокал. — У меня это уже третий.

— Не очень понимаю название, — сказала Софи, глядя на листовку, лежавшую между ними на столе. Она гласила, что тема сегодняшней дискуссии — «Беллетризация жизни. Жизнь как беллетристика». — Что это означает?

— А мне откуда знать? У тебя два писателя, у которых ничего общего, кроме грандиозного мнения о самих себе. Надо же было как-то это назвать. Оба пишут художественную прозу. Оба пишут о «жизни» — ну или о своей версии ее, так или иначе. Не очень понимаю, можно ли вообще промахнуться с таким вот названием.

— Видимо, нет…

— Слушай, к девяти все закончится, и я на девять тридцать забронировал столик. Строго на нас двоих.

— Тебе разве не полагается ужинать со всеми остальными?

— Придумаю отговорку. Я с тобой хочу побыть. Сто лет не виделись. И ты такая бледная!

* * *

Лекционный зал набился почти под завязку: публики набралось под двести человек. Судя по всему, несколько студентов все же явились, но терпеливые, предвкушающие лица вокруг Софи были в основном пятидесятилетние или старше. Со своего места в верхних рядах она глядела на сцену поверх моря седых шевелюр и лысин.

На сцене расположились четверо выступающих — Соан, двое знаменитых писателей и лектор с французского факультета, приглашенный, чтобы переводить ответы мсье Альдебера на английский для собравшихся и нашептывать ему перевод на французский вопросов, задаваемых Соаном. Ведущий и переводчик казались встревоженными, писатели же выжидательно улыбались публике. После нескончаемых вступительных слов ректора поединок начался.

То ли из-за отрывочности, обусловленной участием переводчика, то ли из-за очевидного нервного напряжения у Соана дискуссия началась не гладко. Вопросы, адресованные писателям, были длинными и путаными, а ответы получались в виде речей, а не задушевного и свободного разговора, на какой рассчитывал Соан. Примерно через пятнадцать минут, во время последнего монолога Лайонела Хэмпшира, в котором он уверенно обобщал различия в отношениях к литературе у французов и британцев, Соан укрылся за своими заметками и, судя по всему, ожесточенно их просматривал. Через несколько секунд Софи почувствовала, что у нее завибрировал телефон, и осознала, что Соан на самом деле набирал ей СМС.

Помоги у меня кончились вопросы что дальше?

Она глянула влево и вправо, но люди на соседних сиденьях, кажется, не заметили, от кого пришло сообщение, — да и вообще что оно пришло. Подумав, она отправила ответ:

Спроси ФА согласен ли он что французы относятся к книгам серьезнее.

Отклик Соана — эмотикон с поднятым большим пальцем — прилетел очень быстро, а через несколько секунд, когда выступление Лайонела Хэмпшира наконец замедлилось и утихло, все услышали, как Соан обращается к месье Альдеберу:

— Интересно, как бы вы ответили на это? Не очередной ли это типично британский стереотип о французах — что, с нашей точки зрения, у вас больше уважения к писателям, чем у нас?

После того как перевод нашептали ему на ухо, мсье Альдебер помолчал, сжал губы и, казалось, глубоко задумался.

— Les stéréotypes peuvent nous apprendre beaucoup de choses, — ответил он наконец.

— Стереотипы бывают очень осмысленными, — перевел переводчик.

— Qu’est-ce qu’un stéréotype, après tout, si ce n’est une rem àarque profonde dont la vérité essentielle s’est émoussée à force de reépétition?

— Что такое стереотип, в конце концов, если не глубинное наблюдение, сущностная истина которого потускнела от повторений?

— Si les Français vénèrent la littérature davantage que les Britanniques, c’est peut-être seulement le reflet de leur snobisme viscéral qui place l’art élitiste au-dessus de formes plus populaires.

— Если французы чтят литературу больше британцев, возможно, это лишь отражение их сущностного снобизма, который ставит элитистское искусство над жанрами более популярными.

— Les Français sont des gens intolérants, toujours prêts à critiquer les autres. Contrairement aux Britanniques, me semble-t-il.

— Французы — народ нетерпимый, судящий. В отличие от британцев, как мне кажется.

— Почему вы так считаете? — спросил Соан.

— Qu’est-ce qui vous fait dire ça? — прошептал переводчик.

— Eh bien, observons le monde politique. Chez nous, le Front National est soutenu par environ