Среди Йоркширских холмов - [53]

— Не сомневаюсь. Про Гранвилла Беннета я слышал, но, Джим, вы бы прекрасно справились и сами.

— Верно, но уж так мы привыкли. У нас и без того большая практика, а это только между прочим.

Он засмеялся.

— Я уже видел, как вы делаете лапаротомии, энтеротомии, пиометрии. В чем разница?

— Право, не могу сказать, Колем. Тут речь шла о неотложных случаях. Суть, возможно, в том, что яичники удаляют у совершенно здорового животного. Наверное, глупо.

— Я вас понимаю. Клиент приносит здоровое молодое животное, а операция не задается.

— Да, что-то в этом роде. Возможно, причина в недостатке уверенности.

Я чувствую себя сельским ветеринаром, специалистом по крупным животным, который взялся не за свое дело. Колем назидательно поднял палец.

— Со всем уважением, Джим, пора изменить свою позицию. За работой с мелкими животными — будущее, и прошли те дни, когда сельские ветеринары могли отказываться от таких будничных процедур, как удаление яичников, ссылаясь на то, что у них нет времени на пустяки.

— Возможно, вы правы. Полагаю, нам надо будет заняться и этим.

— А почему бы не прямо сейчас?

— А?

— Попробуем на этих трех. Это же проще простого. Я в клинике колледжа наудалял их великое множество.

Не слушая моих возражений, Колем водрузил клетку на стол и вытащил прелестного трехмесячного котенка.

— Приступаем! — объявил он. — Первое удаление яичников, оно же начало новой эры в Скелдейл-Хаусе.

Я заразился его энтузиазмом, и через несколько минут малышка уже заснула, а операционное поле было подготовлено. Колем нацелил скальпель и сделал крохотный надрез.

— Оперирование сквозь замочную скважину — вот в чем секрет. Все так просто, что для работы простора не требуется. Вытаскиваем матку. Вот так. — Он вставил пинцет в разрез. — И никаких хлопот.

Он выудил пинцетом тонкую жилку.

— Видите? Детская забава… — Его голос замер. — Нет, это что-то другое. — Он убрал жилку на место и пошарил поглубже. Однако в пинцете вновь оказалась зажата не матка, а тот же таинственный бело-розовый шнурочек.

— Черт! Со мной такого еще не случалось, — буркнул он, продолжая копаться в маленькой брюшной полости. И снова вытянул не то, и тут зазвонил телефон.

— Мастит. Сильно опухло, так что откладывать нельзя. Боюсь, Колем, мне надо ехать. Вы без меня справитесь?

— Конечно. Все будет в порядке. Но куда, черт дери, девалась матка?

Когда мы снова встретились днем, он виновато мне улыбнулся.

— Извините, Джим, что я так по-дурацки начал операцию. Но едва вы ушли, как я нашел матку и закончил через пять минут. А потом прооперировал и остальных двух. Без сучка, без задоринки.

Я легко ему поверил. Колем был хирург Божьей милостью. Однако история на этом не кончилась. Несколько дней спустя мы приняли еще четырех кошек для стерилизации, а поскольку на месте был только Колем, он усыпил их нембуталом, а не с помощью эфирно-кислородного аппарата и приступил к операции в одиночку. Когда я вошел в операционную, он как раз взялся за последнюю.

— Хорошо, что вы вернулись, Джим, — сказал он, кивая на трех спящих кошек. — Справился с ними быстрее быстрого. Одно удовольствие. А теперь покажу вам наглядно, как и что.

Он ввел пинцет в надрез и извлек… не матку, а тот же шнурочек. Тупо посмотрел на него, потом попробовал снова, потом в третий раз — все с тем же результатом.

— Не понимаю! — вскипел он. — Просто колдовство какое-то!

Я засмеялся и погладил его по плечу.

— К сожалению, Колем, мне пора. Я просто забежал на минутку между вызовами проведать, как вы тут.

— До вашего прихода не жаловался! — завопил он мне вслед. Задним числом я понимаю, что этот небольшой эпизод принадлежит к тем загадочным случаям в моей жизни, для которых так и не нашлось объяснения. Ведь примерно неделю спустя, войдя в операционную, я снова застал молодого коллегу, склоняющимся над спящей кошкой. Он обернулся ко мне с сияющей улыбкой.

— Это вы, Джим? Как удачно: как раз в два счета провел две стерилизации и только что взялся за эту. Смотрите, я вам покажу, в чем вся хитрость.

Он быстрым уверенным движением ввел пинцет — и вновь вместо ожидаемой матки с яичниками я увидел шнурочек неведомого назначения. Колем запихнул его внутрь, попробовал еще раз, а потом еще и еще — без малейшего успеха.

— Черт возьми! — вскрикнул он. — Да что же это такое? Тогда я подумал, что слишком поторопился, но теперь знаю: это вы, вы! — Он бросил на меня безумный взгляд. — У вас дурной глаз! Вы на меня заклятие наложили.

— Господи, Колем! Простите меня, пожалуйста! (Я давился смехом.) Просто несчастное стечение обстоятельств. Но в любом случае, что вы такое вытаскиваете? У него есть название?

— Теперь есть! — рыкнул мой коллега. — Он называется хэрриотов проток!

Термин этот прижился, и еще долго после того, как стерилизаций полностью утратила новизну и стала простенькой будничной процедурой, стоило этой блуждающей жилке выглянуть в разрезе, как раздавался крик:

— Ага! Вот и хэрриотов проток!

23

Когда я проснулся наутро после нашего переезда в «Рябиновый сад», то сразу же ощутил себя в состоянии полной боевой готовности, точно спринтер, уже упершийся подошвами в колодки, — еще минута и, набросив одежду, я ринусь в ежедневную пробежку по ледяным просторам Скелдейл-Хауса. Это настолько вошло в привычку, что при звоне будильника мои ноги напрягались, готовые к броску. Понадобилось почти две минуты, чтобы сообразить, что такие процедуры, как разжигание каминов, борьба с угольной печкой и согревающие пробежки, остались в прошлом.