Среди врагов и друзей - [117]

Часа в два ночи наши машины, рассекая темень, мчались по шоссе. Вот мост через реку Ваг, затем переезд, и мы уже мчимся по горной дороге. Впереди вырисовываются очертания города.

— Кисуцке Нове Место, — говорит Ян Марейка. — Помните?

— Такое не забывается, — отвечаю я.

По обе стороны машины мелькают новые многоэтажные дома, парки, скверы, памятники. Ничего этого не было во время войны: Кисуцке Нове Место напоминало в то время обычный поселок.

Переночевав в городе, мы отправились утром на празднование в Бумбалку. Утро обещало ясный, теплый день. Солнце плавно подымалось над горами, освещая необъятную панораму Кисуцких лесов.

Проехали Маков, с которым непосредственно была связана наша боевая партизанская деятельность. С интересом рассматривал я украшенный знаменами и цветами город, почетным гражданином которого я являюсь.

В это погожее утро горы, одетые пышными лесами, казались особенно нарядными. Высокие, стройные ели золотились в солнечных лучах. Дороги к Бумбалке были забиты праздничными колоннами гостей, автобусами, машинами. Народ не поместился на площади у трибуны и располагался прямо на склоне горы. Высоко в небе развевались знамена Чехословацкой Социалистической Республики и Советского Союза, гремели оркестры, звучали песни.

Наша машина приблизилась к трибуне. Среди приветствовавших нас людей я узнал своих бывших боевых товарищей — Кристофика, Додека, Немчака и других. На груди их сверкали ордена и медали. Послышались возгласы:

— Да здравствует Советский Союз!

— Навеки вместе!

Вместе с Яном Марейкой мы прошли мимо строя застывших в почетном карауле бойцов народной милиции и зашли в трехэтажное здание. В большом зале сидели бывшие партизаны, коммунисты, члены Народного выбора. Улеглись приветственные возгласы, и началась оживленная беседа. Затем председатель Народного выбора Чадского района вручил мне в торжественной обстановке палку Яношика — легендарного народного мстителя Словакии.

— Он боролся в этих же лесах, содруг велетель, — взволнованно сказал председатель, бережно вручая дорогой подарок.

Вдруг ко мне подошел невысокий старик, лет 65, с худым, морщинистым лицом и большими мозолистыми руками. Не спеша достав из-под пиджака небольшую сопилку, он стал наигрывать словацкую народную мелодию. После каждого куплета старик делал паузу и насвистывал что-то, напоминающее позывные.

Все застыли в молчании, а я смотрел на старика, не понимая, в чем дело.

— Узнаете эти сигналы, содруг велетель? — спросил наконец старик и в напряженном ожидании посмотрел на меня.

Я молчал, мучительно стараясь вспомнить его лицо. Губы старика задрожали, на глазах появились слезы.

— Режничек меня зовут, вы вспомните! — почти умоляюще произнес он.

Только после этого в моей памяти возникло местечко Папрадно, где стоял одно время вооруженный до зубов полк гитлеровцев. Фашисты согнали в большой подвал жителей, заподозренных в связи с партизанами. Обреченные на смерть с ужасом ожидали расправы. И тогда мы направили в Папрадно Йозефа Режничека, чтобы он разведал силы противника, выждал удобный момент и подал нам сигнал к наступлению.

Режничек дал сигнал самодельной дудой в тот момент, когда гитлеровцы спали у орудийных и пулеметных расчетов. Это дало нам возможность вывести расчеты из строя и ворваться в местечко. Охваченные паникой фашисты стали сдаваться. Только группа эсэсовцев, забравшись на второй этаж кирпичного дома, оказала бешеное сопротивление. Однако мы подтянули к дому захваченные у них пушки, ударили по окнам, и через некоторое время эсэсовцы тоже сдались.

Освобожденные из подвала жители, узнав о подвиге Режничека, бросились искать его, чтобы выразить свою благодарность, но его в местечке не оказалось. Как выяснилось позже, он скрыл перед заданием свою болезнь и, подав сигнал, потерял сознание. Местные жители перенесли его в соседнюю деревню, где он пролежал немало дней в горячке с воспалением легких. Я так и не увидел тогда в лицо отважного разведчика, но много слышал о нем со слов начальника штаба, комиссара и партизан.

— Так это вы! — шагнул я к старику и обнял его худые, сгорбленные плечи. Зал взорвался аплодисментами, многие утирали невольные слезы.

— Партизаны бригады «Родина» помнят о вас, дорогой Режничек, и ценят ваши боевые заслуги! — сказал я, и лицо старика будто помолодело.

Пока готовились к митингу, мы с Яном Марейкой, Кристофиком, Колларом, Додеком, Янушеком и Немчаком взобрались на ближнюю гору. Перед нами распахнулись просторы живописного горного ландшафта. У подножия лежал Маков, невдалеке — деревня Вгрека. Здесь, в этих памятных местах, приземлился наш авиадесант, на этой горе мы обосновали свою первую партизанскую базу. Молча смотрели мы вокруг, и самые противоречивые чувства теснились в груди: и радость встречи, и щемящая грусть о безвозвратно ушедших годах, и гордость за обновленный, пышно расцветший край, и боль за тех погибших товарищей, которым не суждено было порадоваться вместе с нами.

— Пойдемте, нас ожидают, — вывел нас из задумчивости Марейка. Мы сошли вниз. По дороге среди толпы я заметил немолодого человека на костылях, пристально вглядывающегося в меня.