Среди полей - [3]

Хозяин вышел. За ним следом, опустив васильковые глаза, проскользнула и девочка.

Ярцев остался один.

Тикали ходики, нудно жужжали мухи под потолком. В приоткрытую дверь, перевалившись через высокий порог, протолкнулись три желтых гусенка. Один прыгнул на чугун с нечищеной картошкой, стоявший под лавкой, схватил картофелину, но уронил; двое других накинулись, расклевали ее.

— Ишь они тута! — хозяйственно прикрикнула на гусят вернувшаяся девочка. — Куда вас несет, диких?

Покосившись на гостя, она застенчиво насупилась.

— В школу ходишь? — спросил Ярцев.

— А то нешь нет! — поджимая губы, коротко ответила девочка.

По деревне погнали стадо. Большая черная корова повернула к двору Немого и тыкала мордой в закрытую калитку.

Вернулся хозяин и принес годовалого мальчишку с такими же васильковыми глазами.

— Доить надо, — сказал Немой, доставая с печи подойник. — Пропади ты все пропадом! Последний год с коровой маюсь. Сделали из меня доярку. Днем на ферме с лошадями, а придешь домой — эта рогатая дура. Баба-то моя — бригадир-полевод. На поле — первая, с поля — последняя. Утром кое-как подоит, бросит непроцеженное, а я цеди тут, на полдни беги да вечером… Много ли нам и молока-то надо? Ребята не пьют, даром киснет.

И, собравшись выходить, предложил:

— В избе-то, может, душно вам, мухи одолеют. Так Валюшка вас в ригу проводит.

Ярцеву хотелось еще поглядеть на Малинки, но уж было почти темно. К тому же в риге все сильно располагало к отдыху: свеженаметанное сено пахло полевой ромашкой, шуршало, как живое.

По улице с шумом прокатился грузовик: приехали с полей; послышались женские голоса. Когда совсем стемнело, в ригу пришел Немой.

— Спите? Аль нет? Я предложить хотел: может, поужинаете, с нами? Баба моя воротилась, ребята.

 — Не стесню я вас? — спросил Ярцев.

— Чего там! Мы всегда рады.

В избе горел неяркий свет. Мимо Ярцева шмыгнула в дверь девушка-подросток, застенчиво блеснув глазами.

— Это старшая. Наклевалась кое-как — и в клуб. На вожжах не удержишь.

Из-за печи вышла хозяйка. Вытерев руку о фартук, протянула ее гостю.

«Вот это да! — подумал Ярцев. — Ничего не скажешь, хороша!»

У хозяйки были синие, как у ее ребят, глаза и темные брови вразлет, маленький красивый рот. Она улыбалась одними глазами, не разжимая губ, чуть склонив голову набок.

— Лень, ты бы послал Владика взять четвертиночку для нового знакомства, — предложила хозяйка.

— И можно сейчас у вас тут достать? — спросил Ярцев, вынимая деньги.

— Чего-чего, а этого во всякое время хватает, — усмехнулся Немой. — Владь, сбегай возьми поллитровую…

Мальчик-подросток, весь в отца, белобрысый, крутолобый, со взрослой ухваткой, сунул бутылку в карман и вышел в дверь.

Хозяйка собрала закуску: свежих огурцов, зеленого луку, вынула из самовара десяток горячих белых, как снег, яиц.

Владик вернулся с водкой. Хозяйка тоже выпила небольшую рюмочку. Лоб и виски у нее покрылись бисеринками пота, она устало подперла голову рукой.

— Иди-ка спать, — ласково сказал Немой. — Еще страды конца не видно, а силы-то не лошадиные… Хлеб управят, картошки пойдут. Этот год, правда, хотят машину пустить. Мечтают двадцать семь гектаров как за себя кинуть. А все, какая неудача, на мое плечо придет сопли-то распускать… А вы чего ж не пьете? Пейте, до риги доведем.

Хозяйка уложила ребят и легла сама. Ярцев и Немой вышли на крыльцо.

— Звезд-то сколько! — мечтательно сказал Немой, глядя в небо. — Погодка стоит законная. Ляжете или еще посидим?

Подвыпивший Немой, видимо, был расположен к разговору.

— Расскажите-ка мне о жизни, — попросил Ярцев, садясь на ступеньки. — Я ведь за этим и шел сюда. Только откровенно: я не начальство, не репортер газетный…

— А мне чего нечестно-то говорить? — с хмельной непосредственностью спросил Немой. — Я что, боюсь кого? Вы не глядите, что я тут с подойником, с махотками кручусь… Я, между прочим, человек здесь в Малинках не последний. Вот утречком, если хотите, конеферму вам покажу. С сорок четвертого я там; было время, за все один управлялся: жеребят своими руками принимал, молоком отпаивал… С кормами знаете как в те годы было? Сена внатруску, а уж за овес не говори! Бывало, крапивки, лебеды с комбикормом замесишь… Люблю жеребят без памяти! Маленьким себя помню, лошади у нас не было. С десяти лет колхозных пас и вот до сих пор имею приверженность. Кабы, конечно, грамотность… Глядишь, в зоотехники бы мог.

Немой вздохнул и добавил, но уже веселее:

— Зато у меня баба грамотная. Любую бланку, бумажку заполнит.

Ярцев заметил Немому, что жена у него очень славная.

— Ничего, — скромно согласился тот, — обижаться не приходится. Мы с Надькой с детства дружные. Про нас и песню пели:

Кто Надёнку троня.

Заступится Лёня…

А все ж нашла бы она и получше. Я что? Деревенский дурачок был, до шести лет не говорил, только мычал. Через это и сейчас Немым зовут.

— Постой, постой, — как бы самому себе, растерянно сказал Ярцев. — Ведь это же Ленька!

3

Тридцать с лишним лет назад это был большеголовый нескладный, пузатый парнишка. На круглой голове его всегда, даже в жару, был надет какой-то черный чепчик. Большие, не по росту, холстинные штанишки в заплатах чудом держались на одной лямке через плечо. Нос, сожженный солнцем, лупился, а под носом всегда было сыро.