Среди красных вождей - [11]

Наутро я поехал в посольство, на Унтер-ден-линден, 7. Меня встретила маленькая некрасивая брюнетка лет восемнадцати — девятнадцати, в белом платье.

— А, товарищ Соломон, — приветствовала она меня. — Очень приятно познакомиться… Мы с нетерпением ждем вас… Товарищ Красин много говорил о вас…

— Здравствуйте, товарищ, — ответил я. — С кем имею удовольствие говорить?

— Я личный секретарь товарища посла, Мария Михайловна Гиршфельд, — отрекомендовалась она, значительно подчеркнув название своей должности. — Это я вам писала по поручению товарища Иоффе приглашение принять пост первого секретаря.

— Очень приятно, — ответил я. — Мне хотелось бы повидаться с товарищем Иоффе.

— А, пройдемте в столовую. Товарищ Иоффе там… мы только что пьем кофе, — и она повела меня наверх.

— Вот, Адольф Абрамович, — развязно обратилась она к сидевшему у конца стола господину, — я вам привела нашего первого секретаря, Георгия Александровича Соломона… Знакомьтесь, пожалуйста… Садитесь, не хотите ли кофе? Хотя в Берлине насчет провизии и очень скудно, но нам выдают и сливки… Можно вам налить чашку? — тараторила она, точно стремясь поскорее выложить что-то спешное.

От кофе я отказался, сказав, что пил в отеле. Присел за стол, и мы начали обмениваться с Иоффе обычными словами приветствия.

Иоффе представлял собою человека средних лет, невысокого роста, с очень интеллигентным выражением лица резко семитического типа. Курчавая, довольно длинная борода обрамляла его лицо с большими, красивыми глазами, в которых светились и ум, и хитрость, и доброта. Он радушно приветствовал меня и тут же добавил:

— Вы, наверное, хотите поскорее повидать Леонида Борисовича Красина… Он вас ждет с большим нетерпением. Мы сейчас его позовем… Мария Михайловна, — обратился он к своей секретарше, — будьте добры, попросите Леонида Борисовича. Скажите ему, что Георгий Александрович здесь.

Она вскочила было, чтобы идти, но затем, по-видимому передумала, нажала кнопку электрического звонка и сказала:

— Я пошлю за ним лучше Таню…

В столовую вошла молодая девушка, которую Мария Михайловна мне представила:

— Позвольте вам представить… Это горничная товарища посла, товарищ Таня.

Мы обменялись с товарищем Таней рукопожатиями, и Мария Михайловна попросила ее пригласить Красина, который, оказалось, жил здесь же в посольстве.

Пришел Красин.

— Леонид Борисович, не выпьете ли вы с нами кофе со сливками, и настоящего кофе, а не эрзац? — кинулась к нему Мария Михайловна.

Красин отказался, сказав, что он уже напился кофе в общей столовой. Мы стали говорить о делах посольства. И Красин и Иоффе напирали на то, что ждут от меня приведения в порядок дел, находившихся в хаотическом состоянии, и указывали на разные частности. Мария Михайловна, сидевшая с нами, все время вмешивалась в разговор, перебивая всех без всякого стеснения и вставляя свои указания, часто весьма нелепые, к которым Иоффе относился с какой-то отеческой снисходительностью. На это маленькое совещание был приглашен и мой старый товарищ, Вячеслав Рудольфович Менжинский, ныне начальник ГПУ, который тоже жил в посольстве и состоял в Берлине генеральным консулом.

— Ты, Георгий Александрович, — говорил Красин, — обрати внимание на систему денежной отчетности, бухгалтерию, а также на делопроизводство… Сейчас здесь сам черт ногу сломит. Когда нужна какая-нибудь бумага, ее ищут все девицы посольства и в конце концов не находят.

— Да, — поддакивал Иоффе, — наш бюрократический аппарат действительно сильно прихрамывает.

— Да как же ему не хромать, — перебил Красин, — ведь публика у нас все неопытная… Конечно, все они хорошие товарищи, но дела не знают. А потому путаница у них царит жестокая.

В конце концов, из этой беседы для меня стало ясно, что штат посольства весьма многочислен, но состоит из людей, совершенно незнакомых с делом. И вот Иоффе, обратившись ко мне, сказал:

— Я вас очень прошу, Георгий Александрович, привести все в порядок, указать, как и что должно делать…

— А не столкнусь ли я с уязвленными самолюбиями? — спросил я. — Не пошли бы в результате моих реформ всяческого рода дрязги?

И Иоффе, и Красин, и Менжинский стали уверять меня, что с этим мне нечего считаться. Все обещали свое содействие. В частности, Иоффе заметил, что сам, плохо зная бюрократический аппарат, дает мне карт-бланш[9] делать и вводить все, что я найду нужным.

— Да, мы даем вам карт-бланш, — развязно и с комической важностью подтвердила и Мария Михайловна.

Затем мы все вместе отправились вниз в помещение, где находились канцелярии, и Иоффе, и неизбежная, по-видимому, Мария Михайловна знакомили меня со служащими. Здесь же были представлены мне 2-й и 3-й секретари посольства, товарищи Якубович и Лоренц (ныне полпред в Риге). Особенно долго мы оставались в помещении кассы, разговаривая с кассиром, товарищем Сайрио.

Товарищ Сайрио заслуживает того, чтобы посвятить ему несколько строк, так как в нем есть много типичного. Маленького роста, неуклюже сложенный, к тому же еще и хромой, латыш, с совершенно неинтеллигентным выражением лица, полным упрямства и тупости, он производил крайне неприятное, вернее, тяжелое впечатление. Несколько вопросов, заданных ему о порядке ведения им кассы, показали мне, что человек этот не имеет ни малейшего представления о том, что такое кассир какого бы то ни было общественного или казенного учреждения. Правда, это был безусловно честный человек (говорю это на основании уже дальнейшего знакомства с ним), но совершенно не понимавший и, по тупости своей, так и не смогший понять своих общественных обязанностей и считавший, что раз он не ворует, то никто не должен и не имеет права его контролировать.