Среди гор - [5]

Перед муллой постлана белая шаль, а на ней — пятерки, трешки, рубли, серебро, медяки.

Со всех сторон прибывают конные и пешие. И каждый бросает на шаль деньги — свою плату за молитву. Мулла и его помощники в белых чалмах, скосив глаза на деньги и воздев руки к небу, начинают шевелить губами, точно козы, жующие траву. Это они читают молитву и благословляют вновь прибывшего.

— А вот и несравненный Имаш! — воскликнул один из сидящих. — Смотрите, как он гарцует на своей Айсарале.

Невдалеке показался Иманбай. Он с беспечным видом сидел на голой спине своей клячи. В заднем ряду усилился шепот, раздался смех.

— У Айсаралы вся спина распухла, скоро горб вырастет.

— А Иманбаю и дела нет до этого, уселся, как сорока, на голом крупе бедной клячи.

— Почему он не оседлал эту дохлятину, ведь у него же была сбруя… Правда, она расползлась, как полы халата дервиша…

Иманбай остановился поодаль от привязанных лошадей и слез со своей Айсаралы. Собравшиеся продолжали оживленно переговариваться:

— Смотри, как Айсарала припала к траве!

— Бедная кобыла стала похожа на ынырчаки, которые мастерит плотник Сейит.

— Кажется, Иманбай с живой лошади шкуру содрал!

— Как он ее загнал! Кожа да кости. Будто в Мекку ездил на этой бедняге. И скотина, оказывается, рождается несчастной.

Айсарала, вся спина которой была покрыта ссадинами и гнойниками, не могла спокойно стоять среди других лошадей. Она то махала коротеньким жидким хвостом, то ложилась, то вставала и брыкалась. Лошади не любили ее, кусали, били копытами. Поэтому Иманбай привязал ее отдельно к небольшому кусту чия. Денег у него не было. Он попросил рубль в долг у Саадата.

— За молитву надо заплатить, выручи, болуш-аке!

Саадат взглянул на голую грудь Иманбая. Хитрые глаза как бы спрашивали: «Какие еще тебе деньги?»

— Я ведь твой родич. Выручи, дорогой Саадат. Буду молиться за тебя.

Саадат даже не ответил, зашагал прочь.

В тот день, когда Шоорук благословлял Саадата в юрте Бердибая, председатель аилсовета показался Иманбаю добрым, учтивым и справедливым человеком. Сейчас старик был в недоумении: «Может быть, он не понял, что я попросил у него взаймы? Или ни во что не ставит меня? Он же не чиновник белого царя Николая, чтобы не считаться с бедняком. Нет, наверное, он не понял меня или у него денег не было».

— Эй, Иманбай! — окликнул Мендирман, кончив выравнивать ряды. — Что ты ворон считаешь? Выкладывай деньги, люди ждут.

Иманбай попытался занять еще кое у кого, но никто не дал. Он подошел к старику Соке, сидевшему с краю в первом ряду.

— Поздравляю тебя с праздником, Иманбай! — приветствовал Соке.

Иманбай с растерянным видом остановился:

— За молитву платить надо, Соке, выручайте!

— Ты же говорил, что Саадат — защитник народа. Разве он тебе не помог? — Соке сказал это громко, чтобы слышали все.

Иманбай замялся.

— Саадат не расслышал… — пробормотал он наконец.

— О, — засмеялся старик, — не услышал, говоришь? А если бы услышал, так, думаешь, он тебе отдал бы своего рыжего коня?

— Выручайте, Соке, никогда не забуду вашей доброты…

— А ты, непутевый, когда-нибудь отдавал долги?

— Если не верну вам деньги, не считайте меня за человека!

— Смотри, как дешево хочет отделаться! — Соке вытащил из кармана рубль и протянул Иманбаю. — На. Не вернешь в этом мире — на том свете возьму!

— Как я могу забыть вашу доброту, Соке? — обрадовался Иманбай. — Верну вовремя. Пусть даже придется продать Айсаралу.

Иманбай с независимым видом подошел к мулле Барпы и положил на шаль свой рубль. Все зашумели:

— Раз приехал Иманбай, больше некого ждать.

— Иманбай внес плату за молитву, значит, расплатились все.

— Молдоке, можно начинать!

Мулла Барпы время от времени посматривал из-под опущенных век на лежавшие перед ним деньги и, сохраняя на лице постное молитвенное выражение, мысленно радовался: «Получу по меньшей мере еще двести овечьих шкур». Он степенно, ни на кого не глядя, поднялся, и все встали. По поручению муллы Мендирман и Мамбет, обратясь к кыбле и держась за уши, громко произнесли:

— Саб-бан!

— Саб-бан!

— Саб-ан-н!

Ряды пришли в движение, молящиеся то падали на колени, то поднимались… Барпы прочел несколько сур из корана, стал с важной медлительностью толковать шариат.

— Сегодня великий праздник — курбан. Кто из рабов аллаха в этот день напьется водки или бузы и будет произносить бранные слова, совершит великий грех. Этому нечестивцу сорок лет гореть в аду. Да ниспошлет вам аллах мир и согласие! Будьте подальше от греха.

— Ал-ло и экбар!

Все шумно поднялись, поздравляя друг друга.

— Пусть праздник принесет вам счастье!

— И вам также!

— Хорошее ли у вас стойбище?

— Слава аллаху, хорошее!

— Приезжайте к нам на той.

— Рахмат. Мы тоже ждем вас к себе.

Не прошло и пяти минут, как поляна опустела. Трава была помята, затоптана. Вслед за аксакалами все чинно и важно ехали к своим аилам. Только мальчишки пустились вскачь. Старшие кричали им:

— Осторожнее! Сорветесь!

Но молодежи и след простыл. Лишь один скакавший впереди всех гнедой шарахнулся, испугавшись выпорхнувшей из зарослей конского щавеля птички, и его седок упал на землю. Конь ускакал со сползшим на бок седлом. Ребята пустились в погоню.