Среда обитания приличной девушки - [84]
На этом месте я вылезаю-таки из машины и с довольным стоном распрямляюсь, растирая поясницу.
Глаза гаишника, в которых плещется явный ужас, начинают поднимать фуражку.
— Поезжайте, поезжайте скорее! — тычет он в меня моими же документами.
А я не сдаюсь, потому что сил на выход из машины было затрачено много, что ж теперь, и не погулять вокруг нее? А погулять можно только под руку с гайцом, потому что стоим под знаком «Остановка запрещена».
— Ну уж нет! — говорю я ему. — Хотели документы посмотреть — смотрите, ни в чем себе не отказывайте!
И сую документы ему обратно. Он, бедняга, чуть не плачет. Что ж за невезуха? Баба на сносях, да еще и уезжать не хочет. А я ему, коварно:
— А кстати, юноша, вас учили роды принимать? А то я что-то разволновалась от этой вашей проверки документов…
Юноша бледнеет, зеленеет и начинает меня под локоток подталкивать к машине.
— Нет, действительно, что-то мне не по себе… — задумчиво говорю я, морща лобик и вглядываясь куда-то внутрь организма.
Тут молодому человеку становится совсем плохо, и он пытается запихать меня на водительское место моей машины, но получается это у него не очень хорошо, хоть он и прикрывает мою голову ладошкой, чтобы я не стукнулась и не расстроилась дополнительно. А я ж не лезу, хоть «форд сьерра», на котором я тогда ездила, достаточно большая машина. Но впихнуть-то меня еще труднее, чем вынуть! Ну, сжалилась я, сказала, что поеду, пожалуй. Села за руль и удалилась. Не думаю, что в этот день ему захотелось остановить кого-нибудь еще.
А, нет, забыла. В промежутке между этими двумя случаями меня останавливали еще один раз. Еду это я в папином автомобиле, никого не трогаю. Прямо под колеса бросается продавец полосатых палочек. Я по тормозам, опускаю стекло.
— Девушка! А что это у вас за машина? — с фанатичным огнем в глазах спрашивает серый брат. Не, ну понятно — он мальчик, ему интересно. Дело в том, что одно время мы ездили на машине, которых было в городе три штуки, — это была «вольво 66». О! Этот автомобиль! Вернее, не он, а она. Все-таки та машина была девушкой. 1978 года выпуска.
Когда мы говорим «вольво», что мы себе представляем? Особенно 1978 года? Мы рисуем в своем воображении огромную колымагу с попой чемоданом, мягко приседающую на амортизаторах.
А эта машинка была очень забавной. Во-первых, объем двигателя у нее был чуть поболе, чем у «Оки», — 1,1 литра. Во-вторых, это была двухдверка размером примерно с 412-й «москвич». Правда, попа чемоданом, конечно, присутствовала, как и коробка «автомат». И еще — там были чудесные кресла. Таких чудесных кресел не было потом ни в одной из моих машин — эргономичные, удобные — хоть спать ложись, хоть песни пой. И сталь на капоте листовая — в палец толщиной.
И вот юноша, триста раз извинившись, прыгал десять минут козликом вокруг машинки, охая и ахая. Оказался просто вольвовый фанат.
Следующие три эпизода общения с ГАИ были в «речном периоде» моего существования.
Да-да, речь пойдет о той самой «Оке».
Эпизод первый. Возила я Соньку каждый день в садик, на набережную Фонтанки. Утро, птички поют, народу еще никого, потому что кто же на работу в 7.30 едет? А на площади Суворова запретили разворот. И схемку проезда повесили для особо одаренных. Естественно, я ее посмотрела, но это же так лениво — целый квартал объезжать. И ездила я так, как хотела, ездила, а потом из стакана на площади вылез серый брат и остановил-таки меня. Когда я стеклышко-то опустила, первые его слова были:
— Господи, как же вы мне надоели! Я уже две недели смотрю, как вы тут мне правила нарушаете!
Я ему резонно:
— А знаков запрещающих нет!
И действительно, знаки они еще не повесили и разметку не сделали. Дядька из стакана вздохнул, погрозил пальцем, сказал, чтобы я считала, что на эти три недели у меня был абонемент на разворот в неположенном месте, но с завтрашнего дня он будет штрафовать меня нещадно. И отпустил.
А я, хитрая, с завтрашнего дня стала ездить по схеме.
Эпизод второй. Еду куда-то по делам. Лето, жарко, я в черных очках. Тормозят всех, ну и меня в том числе — документы проверять. Потому что 300-летие города. Я и не выеживаюсь, документы показываю и интересуюсь ехидно — очки снимать для сверки меня с фотографией или не снимать. Кстати, напоминаю, что на момент эпизода я уже перевалила тридцатипятилетний рубеж и еду ненакрашенная на лимузине типа «Ока». Это я к тому, что гламуру во мне никакого, одна мизантропия и раздражение от задержки.
Инспектор выслушивает мои гумозности, тяжело вздыхает, отдает мне документы и говорит:
— Счастливого тебе пути, девочка моя!
На этом месте я чуть не выпадаю на дорогу. До сих пор думаю, не родственник ли какой, потому что по возрасту он был примерно мой ровесник.
Эпизод третий. Вечер, выезжаю с работы. Только выколупалась из подворотни, тут меня и накрыли.
— У вас не включен ближний свет! — И хочет штрафовать меня.
— Да вы что, инспектор, как можно? Конечно, включен! — уверенно говорю я ему.
Он с сомнением обходит машину, заглядывая ей в глаза. Описывает полный круг и возвращается ко мне:
— Да нет же, не включен! — но уже не так уверенно.
Почти всю жизнь, лет, наверное, с четырёх, я придумываю истории и сочиняю сказки. Просто так, для себя. Некоторые рассказываю, и они вдруг оказываются интересными для кого-то, кроме меня. Раз такое дело, пусть будет книжка. Сборник историй, что появились в моей лохматой голове за последние десять с небольшим лет. Возможно, какая-нибудь сказка написана не только для меня, но и для тебя…
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
Многие задаются вопросом: ради чего они живут? Хотят найти своё место в жизни. Главный герой книги тоже размышляет над этим, но не принимает никаких действий, чтобы хоть как-то сдвинуться в сторону своего счастья. Пока не встречает человека, который не стесняется говорить и делать то, что у него на душе. Человека, который ищет себя настоящего. Пойдёт ли герой за своим новым другом в мире, заполненном ненужными вещами, бесполезными занятиями и бессмысленной работой?
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.