Среда обитания приличной девушки - [70]

Шрифт
Интервал

Тут папенька опять вышел на балкон. Смотрит — а дальше по улице уже бомжики в машинке ковыряются. Но далеко — не доораться. Александр Васильевич опять за телефон — милиция из машины, видать, выгрузиться не успела — приехала через минуту и даже спугнула бомжей. Правда, поймать их не смогла — скрылись проходняками. Зато опросила папу и уехала.

Теперь все уже представляют, что дальше было? Через час выходит папенька на балкон…

Ну? Все знают, что он увидел? Правильно, только тут уже в окошко автомобилю колотили кирпичом. Папа за телефон, милиция в машину, а дежурный так грустно ему говорит:

— Вы бы уже, Александр Васильевич, завязывали на балкон выходить, а то статистика какая-то странная получается…


Александр Васильевич очень много знает и умеет. Обои клеить, например, может. Да и странно было бы, если б не мог. И маменька моя умеет. И я. Когда бабуля Нина Леонтьевна жива была, так она девочек своих заставляла раз в полгода в квартире обои переклеивать для праздничности.

Один раз клеили мы с маменькой обои у меня в квартире.

Дошли до крохотного коридорчика, эдакого выверта перед сортиром. Стала я обои тряпкой разглаживать, а вот то, что там, под обоями розетка со снятой накладкой — забыла.

Кэ-э-эк меня шарахнет, хорошо, лететь недалеко, некуда. Я сначала заблеяла что-то, потом все слова вспомнила, которым меня на заводе научили. А маменька сложилась вдвое и ржет как конь. Вернее, как лошадь ржет.

— Чего это вас, маменька, так разобрало?

А она отвечает:

— Мы так с папой твоим обои клеили. Он мне: «Прижимай, прижимай сильнее!», ну, и ситуация аналогичная, так же, как ты, и отлетела. И слова заводские сказала. На что Александр Васильевич и выдает: «Какой кошмар! Люда, как тебе не стыдно! Почему ты ругаешься, как портовый грузчик, — видишь же, двести двадцать тебя не берет!»

С другой стороны, такие мелочи, как, например, в какую школу я хожу, или в какой класс — его абсолютно не трогают.


Когда маменьке исполнилось 35 лет, она сказала:

— Тихо, ша! Это становится опасным. Поэтому на этом возрасте и остановимся.

И далее на вопрос о возрасте каждый раз уверенно отвечала: «Мне 35!» Поскольку маменька не то чтобы прям так уж юная нимфа внешне, но очень позитивна по отношению к жизни и уверенно носит свое доброе лицо, то никто и не возражал, а наоборот, верили.

И папа тоже верил. Потому что у мужчин вообще с датами слабовато. Они, пупсики, не понимают, когда настоящая женщина целый день ходит обиженная на то, что «этот козел не поздравил меня с четырнадцати-с-половиной-летним юбилеем первого вручения им мне букета!». Тут я с мужиками согласна: хочешь, чтобы мужчина вспомнил дату, — скажи ему об этом за неделю. И не успокаивайся на этом, дурочка, напоминай каждый день, а накануне два раза. Причем не в стиле «ты помнишь, о чем я тебе говорила?», потому что он, конечно, не помнит. А говоришь: завтра такой-то праздник, не поздравишь — убью.

Я так хорошо об этом знаю, потому что эта замечательная черта есть у меня в полной мере. То есть моя мужская составляющая явно перевешивает женскую. В папеньку я, значит. Однако если мужчине много раз повторить какую-нибудь цифру, то он ее, возможно, запомнит. Вот так и с тридцатью пятью мамиными годами.

Многократно слыша эту цифру, папа проникся и теперь уже точно знал, сколько лет его жене.

И вот, однажды коллеги по работе (ГОИ, где Александр Васильевич трудился всю свою сознательную жизнь) спрашивают:

— Саша, а Людмиле-то сколько лет? Не знаешь, наверное?

На что преисполненный гордости папа отвечает:

— Почему это не знаю? Знаю! 35! — И обводит коллег победоносным взглядом.

Сотрудник Сережа ехидно:

— А Галка, кстати, уже институт закончила. И трудится, вон, в соседнем отделе! — это он папеньку уесть думал.

На что папа не менее гордо:

— Ну и что! Возможно, она когда-нибудь даже станет старше!

Когда мы по возрасту сравнялись, мама выбрала другую цифру — 55. С ней теперь так и живет.


А еще у папы есть привычка доходить до сути всего. Подход такой. Вот например.

Затеяли мы однажды ремонт.

Добрый мой отец совершил перестановку мебели от одной стенки к другой. В процессе переезда обнаружилось некоторое количество вещей, которые как-то не замечались в последние несколько лет.

А я пришла с работы. Сходила в магазин. Приготовила ужин. Накормила семейство. Помыла посуду. Потом пол (а голова, между прочим, болит). Села к компьютеру. А ноутбук у меня стоит на подоконнике в кухне. И я перед ним на табурете.

А вот тут и папа пришел. С барометром, который он нашел на стенке. Причем, надо заметить, в нашем доме два барометра. И это не потому, что мы такие уж фанаты контроля атмосферного давления, а просто мамуля моя хрен знает сколько лет работала в институте, полном мореманов. Поэтому и дарили ей такие странные до ужаса подарки.

Вернемся к барометру. Папа осмотрел его критически. Вытер пыль. Обнаружил патину на металлических частях — принес пасту ГОИ и сделал барометр блестящим и сияющим. Потом принес отвертку и разобрал прибор на составляющие. Потом попытался собрать — но не тут-то было. Потому что конструкция совковая — винтик, которым крепится механизм, закреплен гайкой. Потом, в процессе производства, наложены стрелки, стекло, металлический обод. И обод завальцован. Поэтому при вывинчивании винтика конструкция распадается на составляющие, но обратно не собирается.


Рекомендуем почитать
Право Рима. Константин

Сделав христианство государственной религией Римской империи и борясь за её чистоту, император Константин невольно встал у истоков православия.


Меланхолия одного молодого человека

Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…


Ник Уда

Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…


Красное внутри

Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.


Листки с электронной стены

Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.


Долгие сказки

Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…