Среда обитания приличной девушки - [5]
На улице было чудесно. Во-первых, стояла полярная ночь.
Во-вторых, начиналась низовая метель. Для тех, кто не в курсе, низовая метель — страшное чудовище. Все воздушные потоки, несущие снежинки, мечутся прямо у земли. То есть от метра до трех от земли ничего не видно в принципе. Вытянутая рука растворяется вдали. А вот если забраться на крыльцо — видно все, потому что вверху воздух совершенно чист.
Но метель еще не совсем бушевала, она только начиналась. Поэтому кое-что пока можно было разглядеть.
Я шла в том направлении, которое казалось мне правильным, и думала: «Вот обрадуются родители такому сюрпризу! А я им и помочь могу, например, поднести пару банок сухого молока!»
И так могла бы я думать очень долго, практически до конца, потому что шла не в сторону склада, а в сторону Карского моря. Часть располагалась аккурат на берегу. То есть — шельфовый ледничок, и вот она, Байдаратская губа. А людей вокруг нет на расстоянии пяти километров. В пяти километрах поселок ненецкий, но это все равно в сторону склада, а не в ту, в которую я шла.
Видимо, Господь решил — рано! Рано, дорогая Галина Александровна, вы намылились на тот свет. (И действительно, было не сделано еще много чего.) Поэтому на определенном этапе своего пути, когда я уже начала подмерзать и почти плакать, потому что видно стало хуже, а идти — тяжелее, я во что-то уткнулась. Это что-то было большим, пахло овчиной и шевелилось. Потом это обернулось и сказало очень громко:
— Вобля!
Когда оно присело, то оказалось солдатом, стоящим на посту. Поверх меховой куртки на него был надет совершенно негнущийся овчинный тулуп в пол.
Теперь-то я понимаю, насколько для него тогда было «Вобля!». Потому что когда ты стоишь на посту на береговой границе, а дальше только море, то появление трехлетнего самостоятельно одетого младенца может стать неожиданностью.
И парень бросил свой пост. Да-да, об этом умолчали впоследствии, но пост он бросил, схватил меня в охапку и бегом кинулся к складу. Мне было хорошо — сразу стало спокойно, перехотелось плакать, мой конь тяжело дышал на ходу, и от него распространялись волны тепловой энергии. И мы прибежали к складу.
А там — родители чинно-благородно ходят между полок, отбирают пайковые продукты. И тут такое.
Надо сказать, я думала, что они обрадуются мне. Давно ведь не виделись. Но они почему-то оба помрачнели лицом, меня опять схватили в охапку и понеслись домой.
Дома нас ждала удручающая картина. Вместо светлой, жарко натопленной комнаты мы попали в помещение, где на печке лежал небольшой сугроб, а вьюга мудрила в углах небольшие, но очень красивые снежные бурунчики. Собака, обидевшаяся на жизнь, забилась под кровать и отказалась оттуда выходить.
Первым делом, конечно, окно заткнули подушкой и сверху прибили ватное одеяло.
Вторым делом выпороли меня. Ремешком от моей шубки. Прямо по ватным штанам. Было не больно, врать не буду, но очень обидно. Объясните, за что? За что такая несправедливость? И пусть мне потом растолковывали сто раз, что я могла и не найти на своем пути того солдатика, и что нужно задействовать вертолет, чтобы доставить туда даже кусок стекла, поэтому стекло получается не просто золотое, а платиновое, — побуждения-то у меня были самые лучшие! Это был единственный раз в жизни, когда родители применили ко мне макаренковский метод. Зато вот мне уже за сорок, а я помню все это, как будто меня пороли вчера.
Глава пятая
Местные нравы
Теперь немного про часть. Я очень хорошо помню повара — меня отправляли к нему за хлебом. У повара был огромный нож, он потрясал им над головой и говорил:
— Вот сейчас я из тебя котлет наделаю! — Это он так шутил.
На самом деле был добрейшей души человек и всегда к моему приходу припасал что-нибудь вкусненькое.
А еще помню, как мы ходили в казарму в кино. Там натягивали простыню. Перед выходом из дома, если на улице было очень холодно, меня дополнительно, вместе с шубкой и валенками, заматывали в тюк из одеяла. Так и шли. А я ехала. Потом смотрели кино, сидя на солдатских койках, на которых кое-где спали пришедшие с дежурства солдаты.
Да, в части пытались содержать домашних животных и привезли туда на вертолете свинью. И даже приставили к ней солдатика, всей работой которого было кормить эту свинью и убирать за ней. Но солдатик оказался патологически ленив. Убирать он за свиньей не убирал, ну да и бог бы с ним, потому что дерьмо замерзало буквально на лету, но ведь и кормить он ее тоже забывал. Поэтому свинья сначала отрастила себе шубу. Потом похудела до состояния топ-модели, потом начала жрать уголь из угольной кучи. Естественно, топить парень тоже топил в свинарнике через раз, но уголь на сугрев свиньи выдавался регулярно.
Наконец несчастное животное не выдержало таких издевательств. В отчаянии «графиня, рыдая, бежала к пруду…», потом в изящном прыжке перепрыгнула полутораметровый забор и наметом скрылась в тундре.
Через какое-то время нашли ее череп. Остальное растащили песцы.
Темка богатейшая. Потому что собаки на Севере есть всегда. У нас жила Муха — черная лайка с белой грудкой. Очень умная, чистоплотная, вежливая и страшно кокетливая. Гордилась тем, что ее впускали не только в предбанник, но и в комнату. Строила глазки сразу двум кобелям, но не давала ни одному. В благодарность за то, что мама ее кормит, а также подбрасывает кое-что ухажерам, подкармливала и маму тоже. Вот представьте, выходит мама на крылечко, а там лемминговые трупики лежат ровными рядами — собаки позаботились.
