Сражение при Молодях, 28 июля — 3 августа 1572 г. - [16]

О том, что хан бежал с поля битвы, в русском лагере узнали утром 3 августа[185]. Воротынский немедленно вывел свою конницу из лагеря и атаковал татарский арьергард. После недолго сопротивления противник бежал к реке и по дороге был практически полностью перебит или пленен. На плечах отступающих русские всадники домчались до Оки и здесь опрокинули оставшихся в лагере татар — «наши воеводы тех татар с тысящу убили, а иные за Оку реку ушли…»[186]. Дальше за Окой, в Поле, татар не преследовали — сил для этого уже не оставалось, да и полону с собой татары не вели, поскольку по дороге на Москву хан «войну не распускал», с одной стороны опасаясь, что как только он это сделает, разрозненные отряды татарских загонщиков будут побиты русскими. С другой стороны сам Девлет-Гирей писал Ивану Грозному, что он для лагеря искал места, «где б сел и животины много» — очевидно, что в и без того опустошенном в предыдущем году ближнем Подмосковье много полону и скота набрать было просто негде[187]. На обратном же пути было уже не до охоты за живым товаром и скотом — дай Бог унести ноги подобру-поздорову. Как писал А. Лызлов, хан и его войско «Оку реку преиде и c великим срамом невозвратно побежа во Орду, ни ко еди­ному граду приближающися»[188].

Захватив ханский лагерь и богатые трофеи, «… бояря и воеводы, князь Михайло Иванович Воротынской с товарыщи пошли назад по старым местом в Серпухов, в Торусу, в Колугу, на Коломну, где стояли до государева приходу»[189]. В тот же день от посланцев Воротынского о грандиозной победе стало известно в Москве, «и бысть на Москве и по всем градом радость неизреченная, молебная пения з зво­ном. И с радостию друг со другом ликующе»[190].

Находившийся в Новгороде Иван Грозный узнал о победе 6 августа, когда с «берега» с сеунчем от воевод прискакали гонцы[191]. Царь приказал немедленно доставить их к нему. Сеунщики, князь Д.А. Ногтев и А.Г. Давыдов, передали Ивану грамоту от Воротынского и его товарищей об одержанной над крымским «царем» великой победе и представили доказательства этому — ханские два саадака, два лука и две сабли[192]. В Новгороде немедленно начались торжества — до полуночи звонили колокола, в церквях и монастырях начались молебны. На следующий день к Ивану прибыл новый гонец с более подробными новостями о победе, «…и государь воевод жаловал добре». Как известно из разрядной книги, «…государь прислал к бояром и воеводам з золотыми Офонасья Олександрова сына Нагово…»[193]. 9 августа в Новгород доставили пленного Дивей-мурзу. Теперь уже окончательно стало ясно, что гроза над Русской землей миновала. 11 августа по приказу царя наряд, находившийся в лодьях в готовности к немедленной отправке во Псков, был выгружен обратно на берег — эвакуация отменялась[194]. 17 августа Иван покинул Новгород и отъехал к Москве[195]. 30 августа 1572 г. в Москву из Новгорода была отправлена государственная казна — опасность миновала[196].

Под самый занавес Молодинской эпопеи произошли еще два события, как бы подводивших итог этому тяжелому и полному тревог году. В конце августа, Девлет-Гирей прислал Ивану Грозному своего гонца Шигая (Шах-Али) с грамотами от себя и своих сыновей Мухаммед-Гирея, Адыл-Гирея и Саадет-Гирея. В своем послании хан, пытаясь сохранить лицо после сокрушительного поражения, писал русскому царю, что он де всего лишь хотел при личной встрече получить, наконец, ответ — даст Иван ему, крымскому «царю», Астрахань или же нет: «Хотенье мое было: с тобою на въстрече став, слова не оставив, переговорити… И ныне по прежнему нашему слову, меж нами добро и дружба быв, Казань и Асторохань дашь, – другу твоему друг буду, а недругу твоему недруг буду; от детей и до внучат межь нами в любви, быв роту и шерть учинив, нам поверишь»[197]. В том, что под Москвой произошло многодневное кровопролитное сражение, Девлет-Гирей обвинял самого Ивана, который де уклонился от встречи и послал воспрепятствовать благим намерениям хана

своего воеводу Воротынского, ну и некоторые горячие татарские богатыри, видя, что за ними идет московское войско, «серца своего не уняв, на серцо свое надеяся», вступили с ними в бой[198]. Обещая русскому самодержцу свою дружбу и союз в обмен на Астрахань и Казань, Девлет-Гирей угрожал, что если де Иван откажется, то тогда ему не останется иного выхода, как «с недругом твоим, с королем (видимо, хан еще не знал того, о чем был осведомлен царь, о смерти Сигизмунда II. — В.П.), в дружбе быв, и зиму, и лето на тобя учну ходити,…, однолично мы о тех городех до смерти своей тягатися нам того у вас» потому как если два этих мусульманских юрта «…не возмем, — и нам то грешно: в книгах у нас так написано: для веры однолично голову свою положим»[199].

Завершение кампании 1572 г.

Однако попытки хана приуменьшить размеры поражения, представить окончившееся для него сокрушительным разгромом многодневное побоище лишь незначительной схваткой, никак не влиявшей на расстановку сил, сложившуюся после московского пожара 1571 г., не имели успеха. Ханский гонец встретил в Москве весьма холодный прием. «До указу» его держали в Боровске, а затем 4 сентября Иван принял его в подмосковном селе Лучинском «на крестьянском дворе» (sic - !), причем Иван даже не спросил, как это было принято дипломатическим протоколом, о здоровье «брата своего» крымского «царя», а привезенные грамоты велел предать дьяку А. Щелкалову. Хан, очевидно, понимал, что его прежние требования будут отклонены в Москве. Поэтому он дал Шигаю инструкции пойти в случае необходимости на уступки — у московского государя де земли много, и почему бы Ивану не дать ему всего лишь два города, тем более что он, Девлет-Гирей, сделал даже больше, чем его прадед Мухаммед-Гирей 51 год тому назад («яз де деда своего и прадеда ныне делал лутчи»)? В конце концов, если уж Иван не желает отдавать оба города, то хотя бы пусть одну Астрахань вернет, «…для того, что ему (Девлет-Гирею — В.П.) соромно от брата своего от турского, что он с царем и великим князем воюетца, а ни Казани, ни Астрахани не возьмет и ничего не учинит…»[200]. Вот тогда-то Иван Васильевич, категорически отказываясь уступить хану, произнес свои знаменитые слова о четырех татарских саблях, что будут сечь Русскую землю. И он был прав — Большие ногаи, убедившись в том, что Девлет-Гирею не удалось одолеть Ивана, поспешили отложиться от неудачливого крымского «царя» и начали искать милости московского государя. Сам же Девлет-Гирей до самой своей смерти, наступившей летом 1577 г., не пытался больше ходить на Москву. И хотя его преемник, Мухаммед-Гирей II, продолжал настаивать на передаче Крыму Астрахани, тем не менее, ни он, ни его брат Ислам-Гирей II, правивший после него, не пытались предпринимать крупномасштабных военных экспедиций против Русского государства. Не в последнюю очередь это было связано с тем, что поражение при Молодях привело к обострению борьбы за власть между наследниками Девлет-Гирея и стоявшими за ними аристократическими кланами.