Спящий с Джейн Остин - [23]

Однажды мы беседовали о том о сем, и вдруг Дебби сказала мне:

— Неужели вам самому ни чуточки не интересно, что с вами не так? Вы ни разу не спрашивали. Это странно.

В первый миг ее слова застали меня врасплох, и я не стыжусь в этом признаться. Я ведь что имею в виду: Дебби вела себя странным образом для человека, практикующего искусство исцеления (пусть даже психиатрия — не что иное, как куча вздора и ерунды). Не так, совсем не так должен говорить врач с пациентом, который слаб на голову, даже если это всего лишь официальная версия. Так что Дебби заставила меня основательно напрячься.

Как ты, дорогой читатель (могу ли я называть тебя другом?), уже уяснил в ходе знакомства с этим автобиографическим отчетом, я — человек мягкосердечный и в обычной ситуации даже мухи не обижу. Помните, что говорилось о моем деле во время суда? «Если мы сосредоточимся на внутренней сути действий моего клиента, то обнаружим жестокую душевную борьбу. И я берусь утверждать, господа присяжные, что в данном человеке живет несколько личностей, которые могли бы совершать благородные и добрые поступки, если бы не были вынуждены постоянно сражаться друг с другом и страдать под невыносимым гнетом противоречивых желаний и страстей…» (Надеюсь, я выразил эти мысли не слишком язвительно.)

Слова имеют значение. Можно не говорить того или иного напрямую, но тем не менее склонить людей принять твою сторону. Когда адвокат привел в качестве примера конфеты, данные мной одной проститутке, присяжные уже ели у него из рук.

Да… присяжные… Они ополчились против меня, когда жирный адвокат закидал их своими шпильками, остротами и намеками. «Убийство одной проститутки вполне может быть несчастным случаем» и т. д. и т. п. Ха-ха-ха! Черт бы его побрал! Самое правильное место для людей вроде толстого адвоката — на блюде с яблоком во рту. Тем более что ему, возможно, это понравилось бы.

В общем, неожиданный вопрос Дебби попал в мое эмоционально уязвимое место. Он звучал как обвинение.

— Что ж, я совершил много проступков. Но среди них никогда не числилось пренебрежение к собственной персоне, — сообщил я с изрядной долей заносчивости и недовольной ноткой в голосе. — Разумеется, мне интересно, что со мной не так. — Я помедлил, смигивая притворную слезу. — Так что же?

— А сами вы как полагаете? — спросила Дебби. Чертова манера всех психиатров отвечать вопросом на вопрос.

Я надул щеки, имитируя глубокую задумчивость.

— Ну, — сказал я (когда щеки сдулись), — если верить шотландскому психологическому журналу «Бди!», я — фетишист, чье состояние ментального развития не достигло генитальной стадии, что выражается в перманентной навязчивой мысли о вы-сами-знаете-чем.

— Произнесите это слово, — велела Дебби.

— Уши! — сказал я.

— Хорошо, — кивнула она. — Очень хорошо. Вы делаете успехи. Продолжайте.

— Ну, стало быть, у меня развилась психическая болезнь, известная как «гетерофобия». Иными словами, меня пугает мысль об осуществлении сексуального контакта с представительницей женского пола…

Дебби кивнула, будто бы подтверждая, что слышит такие штуки по нескольку раз на дню, никаких проблем… Я лежал перед ней на операционном столе, готовый к препарированию.

— Согласно журналу «Бди!», я также страдаю нарциссизмом. Люблю себя в ущерб всем остальным, не принимаю во внимание сексуальные желания своего партнера и предпочитаю краткий, бурный секс долгосрочным отношениям. Забавно… В этом есть доля истины. Надеюсь, вам удастся вылечить меня, Дебби, хотя пока что мой случай выглядит запущенным. Нет?

Дебби мрачно улыбнулась — святой Иоанн, окруженный вязанками хвороста…

— Человек — единственное существо, которому ведомо чувство надежды, — сказала она. Очень милая формулировка, подумалось мне, но я понимал, что Дебби на этом не остановится и все испортит какой-нибудь идиотской фразочкой вроде «я люблю вас»… Нет. Разумеется, нет. Она все испортила, прибавив: «Хотя степень оптимизма может варьироваться».

Затем Дебби проинформировала меня, что слово «персонализм» происходит от латинского persona, обозначающего «маска» (это я и раньше знал), и что мой внутренний разлад (мнимый!) произошел от необходимости приятия общественных стандартов, которые были мне чужды. Тьфу! Столько суеты — и все из-за того, что мне хотелось трахать женские уши, а не их клиторы — или как там называется этот жуткий орган.

Глупая сучка Дебби даже предположила, что я испытываю чувство вины в плане секса. Будто бы можно стыдиться самой естественной вещи в мире! Мне пришлось обратить внимание Дебби на то, что и она несколько стушевалась, когда мы обсуждали мою гусиную кожу, мои прыщи, мои мышечные спазмы и проблему неприятия моим суперэго необходимости трахаться. Я использую это слово намеренно.

Надо полагать, в большинстве случаев человеческое суперэго держит своего обладателя в определенных рамках, заставляя игнорировать подсознательные низменные порывы. И не стройте из себя святую невинность — вы отлично знаете, о чем я говорю. Однако моя персональная полиция нравов, похоже, умчалась пулей, едва обнаружив, чем ей придется заниматься. Я не могу ее винить: с моей точки зрения, это напоминает работу сутенера. Впрочем, должен признать, что старое доброе подсознание временами ведет себя самым злодейским образом. Вы согласны? Низменные порывы, ишь ты!