Спящий бог Ари-Ча - [4]

Я затаился за камнями, у другого края Кари-Ча, прямо за жилищем местного жреца. Воздух здесь пах яками и корицей. Солнце приятно грело спину.

Северяне, отдышавшись, молча прошествовали в центр деревни, с подозрением и угрозой поглядывая на жителей. На дороге им попалось двое мужчин, не успевших отойти в сторону, и тогда длинноволосый чужак сделал знак своим людям и те схватили бедолаг. Бросили на колени перед главарем.

Он что-то сказал, и я напряг слух, силясь разобрать его слова. До него было больше ста шагов, и ветер не донес до меня даже обрывков.

Чужак некоторое время молчал, оглядываясь, и повторил уже громче:

— Нам искать ваш жрец!

Кари-Ча молчали. Вера в Спящего сильнее страха. Жрец есть плоть Спящего. Мысли его есть слова Спящего.

Длинноволосый скривился, вытащил из-за черного широкого пояса кинжал и одним взмахом перерезал одному из мужчин горло. Тот вздрогнул, выгнулся от боли и рухнул под ноги северянину, дергаясь всем телом в агонии. Его товарищ еще больше сжался и втянул голову в плечи.

Но промолчал.

— Нам искать ваш жрец! — рявкнул длинноволосый. — Я убить один за один если он не идти!

— Я здесь, — ответил ему жрец Кари-Ча и вышел из своей хижины. Он был немолод, но и до увядания у него еще было время. Длинноволосый дернул рукой, и двое северян схватили жреца под руки и поволокли по тропе прочь из деревни. Остальные, с мечами в руках, осторожно попятились, слыша, как среди жителей поднялся ропот.

Кто-то из женщин попытался преградить дорогу, но длинноволосый вдруг оказался рядом с ней и вновь пустил в ход кинжал. Я вздрогнул, увидев, как она упала на камни и замерла. В этот момент мне показалось, что я тоже умер вместе с ней. Умер и переродился в новое. В чуждое.

Над Кари-Ча поднялся горестный вой. Под плач и стенания северяне покинули деревню, и я, опустошенный, подавленный вернулся к Улле.

Тогда я думал, что стал свидетелем самого ужасного кошмара в моей жизни, но, к сожалению, ошибался. То что мне довелось узреть позже, когда северяне вернулись в свой лагерь, останется со мною до конца дней.

Мне кажется, я до сих пор слышу крики истязаемого жреца.

Длинноволосый, весь красный от крови пленника, пытал его несколько долгих ударов сердца Спящего. Над горами плыл нечеловеческий крик, отражаясь от заснеженных скал и многократно усиливаясь в холодных ущельях.

И, наконец, жрец сдался.

— Первая кровь! — стал кричать он. — Первая кровь!

Служитель Спещяго срывался на визг и неустанно повторял:

— Первая кровь!

Эхо его голоса отражалось от угрюмых скал и раненной птицей неслось прочь из долины, пролетая над скрюченными лиственницами, мшистыми полянами и зарослями сухого кустарника.

Мы с братом, холодея от ужаса, смотрели вниз на лагерь северян, когда чуть выше от нас на тропе раздался шорох камней. Я вскочил на ноги, выставил перед собою нож и увидел в сумерках бледного Дави. Стоя на тропе околдованным истуканом, он одними губами повторял слова, несущиеся над каменными сводами.

Небо темнело, на мир опускалась ночь, а жрец нашей деревни смотрел в пустоту мертвым взором, и его кривящиеся уста шептали:

— Первая кровь… Первая кровь…

Мы с Улле переглянулись, понимая, что слышим. Мы стали свидетелями. Мы узнали секрет Спящего.

Мне было страшно, но я знал, как мы обязаны поступить дальше. Едва Дави, белый как высокогорный снег, ушел, мы, не сговариваясь, развели в глубине пещеры костер и долго сидели рядом, глядя друг другу в глаза. Я не видел в Улле страха, а сам наоборот дрожал от того, что нам предстояло. Но старался не показать вида. В углях алел нож моего брата, и я не мог оторвать взгляда от раскаленной стали.

Наших ушей коснулось тайное знание жрецов Спящего. И чем бы оно ни было — оно не должно дойти до наших языков! Там, за пределами Глаза Ветра простирается огромный мир. Что если кроме северян к нам вторгнется кто-нибудь еще? Что если я или Улле попадемся им в руки?

Ни я, ни мой брат не потеряли сознание от той чудовищной боли. Я кричал. Спящий свидетель как же я кричал, когда раскаленный метал обжигал мои губы и резал мой язык. Как я кашлял кровью, льющейся мне в горло, а Улле молил простить его, но рука его была тверда.

Чуть позже была тверда и моя рука.

Мы — выдержали.

Жрец — нет. И теперь чужаки знали секреты Спящего, а труп пленника, выброшенный за пределы лагеря, ночью достался горным крысам.

Утром я, шатаясь от слабости, знаками объяснил Улле, что мы должны предупредить жрецов в соседних деревнях. Мой брат всегда был сильнее и выносливее меня. Он мог добраться до них и предупредить об опасности.

Улле кивнул и ушел, а я вернулся к наблюдению за чужаками.

В лагере северян царило оживление. Они переносили шатры дальше от разрушенных ворот Глаза Ветра, они перетекали в дальние края долины, распространяясь по ущельям и пещерам. И все они то и дело смотрели назад, на ворота.

Что напугало тех, кто плюнул в лицо Спящего бога?

* * *

— Черные в четырех днях пути отсюда. Говорят что их десятки тысяч, и я боюсь, что в данном случае мы столкнулись не со слухами, а с настоящей правдой, — Отто порадовал нас новостями. Его блестящий от пота лоб прорезали хмурые морщины. — Нам нужно восстановить эту чертову крепость до их подхода, и закрепиться в ней. Я приказал командирам отрядов перевести всех людей в долину. Нечего им делать на той стороне…