Спящая - [16]

– Каждый раз, когда я думаю о своем брате, то возникает странное ощущение, словно мне в лицо брызнул ослепительный свет. Я представляю, как он выглядел, когда улыбался, вспоминаю его голос, его лицо, когда он спал… и начинаю сомневаться, а был ли он на самом деле, понимаешь, если он был, то, возможно, теперь его никто не заменит. Так я чувствую.

– Ты тоже? – спросила Мари.

– Готова поклясться, и Сара тоже.

– Все, кто был с ним знаком.

Кто же вышел из этой схватки победителем – Мари или Сара? На мгновение я серьезно задумалась над этим вопросом. Но было сложно судить, кто же вырвался вперед. Благодаря Ёсихиро они обе очутились там, где не предполагали оказаться.

– Весь прошлый год я много размышляла над тем, как же моя жизнь дошла до этой точки, – сказала Мари. – Мне кажется, что я в тот день, в аэропорту, влюбилась, а потом вдруг очнулась и увидела, что в итоге попала сюда. Словно вокруг меня пустота, и я могу только идти и идти вперед, находясь в самом сердце ночи. Мало-помалу я начала задумываться над тем, откуда я могу заново строить свою жизнь, но такого пункта не было. Я задавала себе вопрос, что за существо был Ёсихиро. Но, увы, это тоже не имело значения, смысла не было ни в чем. Я могла только решать, где мне улечься и заснуть.

Я сидела, глядя в пространство, и вспоминала ту сцену в отеле, образ Сары, когда она посмотрела на меня, личико ее сына, такое знакомое и ужасно дорогое, и от этих мыслей меня начала бить дрожь. Я вспомнила, как Мари прожила этот год, как она ходила, темная и тихая, словно тень самой себя, а я сама где-то рядом с ней преодолевала трудные времена.

Я залезла под одеяло.

– Слушай, Мари. Для нас обеих это был странный год, словно мы жили в неком ином пространстве, чем все остальное время, и двигались на другой скорости. Мы словно были заперты в каком-то очень тихом месте. Я уверена, что если мы позднее оглянемся и посмотрим на этот отрезок наших жизней, то он приобретет свой уникальный цвет и станет отдельным моментом.

– Да, думаю, ты права.

Мари тоже забралась на свой футон и положила руку под голову. Затем продемонстрировала мне рукав своей новой пижамы.

– Он будет вот таким темно-синим, – сказала она. – Цвет, который всасывает твои глаза, твои уши и все твои слова. Цвет глухой ночи.

А снег все падал, и мы лежали, глядя на экран телевизора и отчаянно пытаясь выиграть в видеоигре, а потом, в конце концов, обе начали клевать носом и заснули.

Вдруг я проснулась. Я посмотрела и увидела, что рядышком спит Мари и ее лицо освещает свет телевизионного экрана. Одна рука все еще держала джойстик. Мари была укрыта одеялом лишь до пояса. Выглядело так, словно она прямо в середине игры внезапно умерла. Но сквозь тихую музыку я различала ее дыхание.

На лице Мари застыло странное выражение. Непорочность и одиночество, словно у человека, который только что плакал. Оно не изменилось ни после смерти брата, ни с тех пор, как Мари была маленькой.

Я накрыла ее одеялом и выключила телевизор. Внезапно комната полностью погрузилась во тьму. Но, разумеется, за окном снежинки продолжали водить свои хороводы, падая на землю. Размытое бледное мерцание снега проникало в комнату сквозь щель между занавесками.

– Спокойной ночи, – прошептала я и легла.

Любовная песня

Поздно ночью чудилось, что деревья в моем саду светятся.

В свете уличных фонарей спокойное зеленоватое сияние листьев и темно-коричневое мерцание стволов казалось довольно ярким.

Впервые я обратила на это внимание недавно, после того как стала еще больше пить. Всякий раз, когда смотрела на этот пейзаж пьяным взором, я поражалась чистоте этих цветов, и мне начинало представляться, что ничто в этом мире не имеет значения, и мне было бы плевать, даже если бы я потеряла все, что имею.

Это была покорность или отчаяние… Какая-то более естественная форма смирения. Ощущение, появившееся после эмоционального всплеска, было спокойным, холодным и кристально чистым.

Каждый раз я засыпала, размышляя об этом.

Разумеется, я понимала, что слишком много пью и было бы неплохо сократить количество спиртного, и днем я всегда клялась себе, что сегодня я выпью всего лишь капельку. Но потом наступал вечер, и за первой кружкой пива следовала вторая, и вскоре я уже не могла затормозить. Я начинала думать, что мне будет лучше спаться, если выпью еще чуть-чуть, и тут понимала, что смешиваю себе еще один джин с тоником. Чем темнее становилось за окном, тем больше я наливала джина, и напитки становились все крепче и крепче. И пока съедала целый пакет самой вкусной закуски этого столетия – попкорна с соевым соусом, – я думала: «Черт, опять… Опять я пью». Я никогда не напивалась до такой степени, чтобы возникало ощущение, будто сделала что-то не так, но иногда испытывала легкий шок, обнаружив перед собой пустую бутылку.

И только после того, как голова начинала кружиться, а тело раскачиваться из стороны в сторону, я падала в кровать и слышала этот убаюкивающий голос, напевающий мне что-то на ухо.

Сначала я решила, что это поет моя подушка. Мне всегда казалось, что у моей подушечки, так нежно поддерживающей мою щеку, несмотря ни на что, как бы плохи ни были дела, должен быть именно такой чистый голос, какой я слышала сейчас. Причем я внимала ему только с закрытыми глазами, потому заключила, что это лишь приятный сон. В такие моменты мое сознание никогда не бывало достаточно ясным, чтобы я о чем-то серьезно могла задуматься.