Спрятанная война - [18]

Лидер Национального исламского фронта привстал и дал мне пожать свою широкую теплую руку.

– Присаживайтесь, – сказал он по-английски мягким баритоном. – Я буду говорить на родном языке, а Фатима переведет.

– Спасибо. Как вам угодно. – Я сел на диван рядом с его креслом.

– Вы из «Огонька» – я знаю это. До вас два советских журналиста беседовали со мной в Пакистане, но то, что было опубликовано, сильно исказило суть беседы.

– Я постараюсь быть максимально точным.

– Посмотрим, – улыбнулся Гейлани. – Честно говоря, я все еще не могу до конца поверить в вашу гласность.

– Хотите чаю? Кофе? – Фатима рукой подозвала служанку. Та была одета в национальную афганскую одежду.

– Кофе, если можно, – сказал я.

– Мне – чай. – Гейлани повернулся к служанке.

Она скрылась в дверях.

Комната была просторной. Сквозь пепельные занавески внутрь проникал мягкий свет. На книжных полках я заметил много словарей.

– Мне говорили, что ваш сын тоже сейчас в Лондоне, – сказал я. – Его сегодня можно будет увидеть?

– К сожалению, нет, – ответила Фатима. – Я пыталась найти его, чтобы вы познакомились, но ничего не получилось.

– Дело в том, – пояснил Гейлани, – что в Афганистане сын получил серьезную травму. Он сейчас у врачей. Ему необходимо подлечиться, чтобы вернуться назад. Сожалею, что сейчас его нет с нами.

Я спросил:

– Господин Гейлани, вам самому приходилось бывать в Афганистане за время войны?

– Нет. – Он развел руками. – Мои люди там. И этого достаточно. Когда я однажды собрался посетить Афганистан, некоторые религиозные деятели, которым я весьма доверяю, посоветовали мне этого не делать. Если я направлюсь туда, сказали они, это станет сразу же широко известно и поставит район посещения под угрозу обстрелов и боевых действий. К чему бессмысленный риск? Мой сын и мои племянники сражаются в Афганистане. Этого вполне достаточно.

– В Лондон вы прибыли из Пакистана?

– Да, из Пешавара. – Гейлани плавно кивнул головой.

– Вы там живете с 78-го года?

– Да. Я был вынужден покинуть Афганистан в октябре того года, вскоре после коммунистического переворота.

Однако мы не были довольны ходом дел и до прихода к власти Тараки. Я считаю, что режим Дауда тоже был навязан народу. Я пытался убедить его идти по нашему пути. К сожалению, произошел коммунистический переворот. Сразу же стало ясно, что новый режим враждебен афганскому народу, его традициям. Восстание против этого режима было неотвратимо. Передо мной открывались два пути: остаться и разделить участь родных Сабгатуллы Моджаддеди[15], либо покинуть страну, чтобы бороться против режима. Я избрал второй путь.

Служанка принесла на подносе чай, кофе и чашечки, беззвучно поставила его на журнальный стол. Фатима налила отцу чай. Я хотел было взять кофейник, но Фатима отстранила мою руку.

– Позвольте лучше мне, хорошо? – Она улыбнулась.

– Так что мы начали борьбу еще до вторжения советских войск, – закончил свою мысль Гейлани.

Аромат свежезаваренного зеленого чая, переплетаясь с запахом крепкого кофе, заполнил комнату.

– Если вы занимаетесь Афганистаном, – заметил Гейлани, – вам следует переключаться на чай.

– Но поскольку мы сейчас в Англии, то кофе допустим.

Как вы относитесь к бывшему королю Афганистана?

– Мы были очень довольны его правлением. Особенно последним периодом, который вошел в историю под названием «десяти лет демократии». Именно тогда была создана демократическая конституция и прошли выборы в парламент. Страна развивалась в направлении полноценной демократии. При короле начался законодательный процесс, нацеленный на создание многопартийной системы в Афганистане. Но, как я уже говорил, произошел переворот Дауда. Вы знаете, я убежден в том, что это был первый шаг на пути, который в конечном итоге привел к перевороту Тараки и военному вторжению. Очень грустно, что Афганистан постигла такая участь. К демократии всем следовало относиться очень бережно.

– Кого конкретно вы вините в трагедии, которая девять лет подряд убивала Афганистан? – Я глазами попросил Фатиму подлить мне еще кофе.

Гейлани задумался, сделал большой глоток чаю. Сказал, чуть вскинув дуги бровей, с легкой дрожью в голосе:

– Мы не столь наивны и злопамятны, чтобы винить советский народ. Ведь вы и понятия не имели о готовящемся решении послать войска в мою страну. Но люди у власти совершили страшную ошибку, приведшую к великой трагедии… Поймите, когда мы позволили нашим офицерам ехать в Советский Союз и учиться у вас в военных академиях, это означало, что мы доверяли вашему правительству. Но Советский Союз предал наше доверие. И мы до сих пор страдаем от того предательства, пожиная его горькие плоды.

Гейлани поставил чашку на стол и, чуть сжав губы, долго смотрел в нее. Казалось, он пытался подавить в себе чувства, вызванные к жизни нашим разговором.

– Советский солдат, – сказал он после паузы, – оставил о себе скверную память в Афганистане. Ведь наибольшие потери были среди мирного населения. Вы, жалея войска, уклонялись от прямых столкновений на поле боя, но потом расправлялись с крестьянами в кишлаках… Сегодня мне не стыдно благодарить американцев за оказанную нам военную и денежную помощь. Мы были вынуждены принять ее, чтобы защищаться от современной армии. Но пусть все помнят: если кто-то попытается установить свой контроль над Афганистаном, мы будем сражаться с ним, как сражались с вами. Вы хотите курить? Пожалуйста. Не возражаю.